Я узнал. И запомнил урок на всю жизнь. С тех пор живу – и ничему уже не удивляюсь. Оклады у педагогов маленькие, работа – творческая, нервная. Откуда же конфликтам-то не быть?
Впрочем, дело это прошлое, давнее…
Буквально на второй день после моего вселения в общежитие встретился мне в коридоре парнишка лет семнадцати. Сначала думал – кореец, они в Приморье живут еще со времен Арсеньева, который в дебрях Уссурийской тайги целую книгу написал. Но пригляделся – и понял: китаец, что тоже не удивительно. Товарищи из Поднебесной еще раньше Арсеньева в Уссурийскую тайгу полезли – корень жень-шень искать. Бывало, найдут заветный корешок, да как закричат на весь Сихотэ-Алинь: 'Панцуй!', типа, не лезь, в долю не возьму. Жень-шень, он больших юаней стоит.
Это мне объяснил тот самый парнишка-китаец, с которым я познакомился в общежитии. Вообще-то, Тима (назовём его так) был китайцем корейского происхождения и с детства жил в верховьях реки Суйфун (нынешняя Раздольная). Ну, жил себе и жил. А тут вдруг культурная революция, остров Даманский и хилая интеллигенция, якобы продавшаяся американским империалистам со всеми потрохами. И пошли тогда одни китайцы громить других китайцев. А называлось все это дело Великой Культурной революцией.
Это потом выяснилось, что громили тогда в Китае совсем не тех, кого надо было. И тогда этих громил самих к китайской стенке поставили. Однако Тиме от этого легче не стало: родителей-то уже нет! А без них куда денешься? Пожил парнишка у дедушки, пока не подрос, а потом взял и махнул на нашу сторону. От советско-китайской границы до села Фадеевка всего километров восемь, а от Фадеевки до Покровки – еще пятнадцать. Итого, 23 км, хоть на карту не смотри. За день можно босиком перебежать, было бы желание.
Не зная толком русского языка, Тиме непросто было жить в общежитии, среди гегемонов эпохи развитого социализма. Ребята из органов, конечно, за Тимой присматривали, однако же, рабочее общежитие имело свои, отличные от органов, ценности. Любили в общежитии поговорить об что-нибудь выпить и об набить кому-нибудь морду (да простит меня писатель Бабель, если я его слегка перевру). Я и сам пару раз здесь сумел подраться, и ничего, до сих пор не кашляю. Но я хоть по-русски умел свои претензии выражать, а Тиме каково? Правда, его в общежитии не обижали, но чувствовалось, что среди гегемона было ему неуютно.
– Твой имя в переводе с китайский значит 'хромой начальник с ружьем', – огорошил меня Тима вольным переводом, когда впервые услышал мою фамилию. Что ж, всякое бывает. Можно и начальником. Даже с ружьём. Если буду проездом в Пекине, обязательно у местных насчёт начальника расспрошу. Хотя не думаю, что Тима мог в переводе ошибиться.
(Через несколько лет на Сахалине местные жители всерьёз уверяли меня,что 'Чевгун' – исконно нивхская фамилия. И даже приводили в качестве доказательства старика-нивха из повести Г.Гора 'Юноша с далёкой реки'. Я слушал и ничему уже не удивлялся.)
Тот же Тима подбил меня заняться каратэ. Борьба экзотическая, в ту пору существовавшая лишь в устных рассказах да на киноэкране – в первом советском боевике 'Пираты XX-го века'. Я тут же бросил курить и начал с Тимой на пару бегать по утрам в местный парк культуры и отдыха. В феврале. Босиком. Туда – и обратно.
– Твоя совсем худо бежать,твоя надо холосо бежать! – на ходу подбадривал меня Тима. Я бежал, как мог, и думал лишь об одном: сейчас бы что-нибудь для согрева!..
Прошло дня три, и я уже летал по улицам не хуже олимпийского чемпиона. Тима за спиной подбадривал меня по-китайски,я отвечал ему на чистейшем японском 'Ос!'. Талгат Нигматуллин из 'Пиратов' отдыхал, когда мы с Тимой лупили пятками промёрзшие клёны.
Через неделю после начала наших интернациональных пробежек в редакцию пришел один скромный человек в штатском, по фамилии Каплун, и предложил мне выйти на крыльцо поговорить.
Я вышел, и мы поговорили.
– Между прочим, вы в советской газете работаете, – сказал этот скромный, нажимая на слово 'советской'. – А отношения с Китаем у нас сейчас, сами знаете, какие.
– Напряжённые у нас отношения, – не стал я скрывать всю сложность международной обстановки. – Но я, уверяю вас, здесь не причём.
Каплун в штатском, натурально, улыбнулся и сказал, что, конечно же, не причём, но всё равно надо понимать, что работник печати – не каменщик из РСУ, люди всё замечают… Потом попрощался и ушел. А я продолжал с Тимой бегать по утрам. Не для того, чтобы Брюса Ли при случае побить, просто втянулся в это дело.
Позже выяснилось: не зря этот, в штатском,ко мне приходил. И вообще, плохим я слушателем оказался.
В то время я продолжал писать стихи, но как-то без настроения, словно бы по привычке. Иногда прорывалось нечто похожее на стихи, но редко, редко:
Годы молчания не обратил в золотые.
Годы прошли. Обмелела душа, как река.
Божьего промысла сети бросаю пустые:
'Бог не увидит такого, как я, дурака!..'
Поэзия уходили от меня, прежние чувства выдыхались, словно откупоренный лимонад. На место строчек и рифм всё настойчивей просилась газета. Сбывалось пророчество прозаика Гены Давыдова: 'Очерки, репортажи. Отчёты с партийных конференций. Всё будешь писать! Главное, от коллектива не отбиваться'.
– Надо бы поздравить наших коллег из газеты 'Коммунар' с Днем печати, – сказала мне Лапик где-то в конце апреля. – Вы ведь, Сергей, человек творческий? Стихи пишете, на гитаре играете. Может, что-нибудь придумаете?
Придуманное решили записать на пленку и привезти коллегам в подарок концерт художественной самодеятельности, организованный силами редакции. Я взял несколько известных песенок, вроде 'За что вы Ваньку-то Морозова?', и написал на старые мелодии новые слова, увязав их с конкретными лицами. Получилось довольно занятно. Например, музыкальное поздравление старейшему журналисту 'Коммунара' Василию Липатову, часто публиковавшему свои материалы под псевдонимом 'В. Арсентьев', заканчивалось такими строчками:
Хоть по годам он – лист осенний,
Но как Геракл, неутомим.
Его фамилия – Арсентьев,
А В. Липатов – псевдоним.
А для редактора 'Коммунара' Н. Потапова я сочинил другую песенку, при молчаливом согласии Высоцкого:
'Пусть будет жизнь красивой, как в кино!' -
Решил горком. А мне куда деваться?
Фотограф щелк да щелк… Да все равно
Перед бюро придется отчитаться!
Юрка Петров записал наш концерт на магнитную ленту, и накануне Дня печати редактор Лапик отвезла ее в Уссурийск. Вернулась, и на вопрос, мол, как там уссурийским коллегам наше редакционное творчество, ответила:
– Понравилось. Смеялись от души! Говорили, что так их еще ни разу не поздравляли. Даже пленку оставили переписать – на память.
Разговор состоялся шестого мая. А через неделю меня уволили из газеты с формулировкой 'по
