и способов его ликвидации. Однако было бы глубоко ошибочным полагать, что Бродель сознательно занимался изобретательством фальсификаторских приемов исторического объяснения и руководствовался заранее определенными целевыми установками идеологического и политического характера. Вся его деятельность сопровождалась углубленными научными поисками, результаты которых во многом можно оценить позитивно. И в методологическом и в конкретно-историческом плане он способствовал продвижению исторического знания к объективной истине, и в этом смысле его научные достижения не вызывают сомнений. Это касается прежде всего разработки таких проблем, как география человека, история материальной культуры, история человечества как сложная система с сотнями линий, по которым осуществляются связи и взаимодействия между самыми различными факторами, явлениями, процессами в крупных регионах и во всемирном масштабе, и др.
Такая полярность оценок общих результатов деятельности одного ученого может вызвать недоумение. В самом деле, антимарксистская направленность и рациональное знание. Но то, что делает особенно сложным историографический анализ трудов действительно выдающихся буржуазных ученых, является одновременно и основанием для углубленного их анализа. Выявление идейно-смысловых нюансов основополагающих понятий необходимо для оценки конечных результатов буржуазной исторической мысли и, что не менее важно, для дифференцированного подхода к немарксистским идеологическим течениям. В.И.Ленин указывал, что 'закрывать просто глаза' не только на буржуазную науку, но даже и на самые нелепые учения до крайнего мракобесия включительно, конечно, безусловно вредно...'[136] Ясно и то, что рассмотрение любой исторической концепции не должно ограничиваться, как это иногда бывает, лишь характеристикой ее идейно-политического содержания. 'Сколь бы тесной ни была связь между научным зерном и идеологической шелухой,-справедливо заметил французский философ-марксист Люсьен Сэв,- разве следует отсюда, что не стоит прилагать усилий для того, чтобы отделить их друг от друга? Иначе всю работу Маркса над диалектикой Гегеля пришлось бы признать совершенно напрасной'[137].
В заключение приведем некоторые оценки концепции Броделя и отдельных ее положений, сделанные наиболее крупными историками.
Книгу Броделя 'Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II' нередко называют гениальной, она получила самое широкое признание на многих международных конгрессах историков [138]. '...Работа Броделя,-отмечает уже упоминавшийся итальянский буржуазный историк Э.Сестан,-представляет собой школу в историографии и остается в высшей степени значительной для нашего времени'[139].
Вместе с тем историки, придерживающиеся самых разных позиций, выражают негативное отношение к некоторым теоретическим положениям и к отдельным результатам научных исследований Броделя. Тот же Э.Сестан, например, отметил следующее: 'Несомненно, многие из структур, так гениально описанные Броделем (географические, естественные и др.), точно отражают реальность эпохи и способствуют полноте картины, но остаются несколько неподвижными и нейтральными по отношению к повседневной жизни, которая была все-таки отражена в этих 'презренных' событиях'[140]. Французский буржуазный историк К.Леффор, оценив 'Средиземноморье' как великий труд, как 'одно из самых оригинальных начинаний нашей эпохи в социальных науках', обратил в то же время внимание на следующее. Не разъяснив в достаточной мере, какой смысл вкладывается в понятие 'структура', Бродель осуществил целую серию мозаичных анализов, единство которых от нас, однако, ускользает. В объяснении им многих явлений очевидно проглядывает боязнь причинности. Приговор, вынесенный им причинным отношениям, ведет к фактологии, противоречащей самой социологической направленности работы [141].
Разностороннюю характеристику трудов Броделя дали французские историки-марксисты.
Оценивая результаты научных исследований Броделя, П. Вилар, в частности, останавливается на разработке им проблемы времени и пространства. Считая рациональной саму постановку этой проблемы, Вилар отмечает, что предметом особого внимания Броделя является сопротивляемость некоторых структур изменениям в рамках 'большой продолжительности'. Такие 'внеисторические' структуры, пишет Вилар, являются реальностью, но и они изменяются, как и вообще нет ничего полностью неизменного в глобальной структуре общества, которая в свою очередь сама постоянно изменяется. Акцентирование внимания на времени 'большой продолжительности' может привести, считает Вилар, к дегуманизации истории. Убеждение Броделя в том, что задачей историка является поиск того,
А.Собуль обращает главное внимание на понятие социальной структуры общества в работах Броделя. Структура, отмечает он, это не только совокупность экономических, социальных, психологических отношений и долговечных связей, но и сплетение противоречий, подлежащее тщательному исследованию как в статическом, так и в динамическом аспектах. Некоторые структуры, говорит Собуль, действительно существуют продолжительное время, и тогда они становятся относительно стабильными элементами, превращаются в тормоз исторического движения, замедляют течение времени. Но структуры никогда не бывают абсолютно стабильными, им свойственны напряженность и внутренние противоречия, которые всегда приводят к их изменению и к установлению нового равновесия. В отличие от структурного анализа, который концентрирует все внимание на анатомии структуры, исторический анализ, уделяя должное внимание этой проблеме, главные усилия сосредоточивает на изменениях; он выходит за пределы синхронии, ему присущ одновременно и диахронический подход к исторической действительности [143].
Французский философ-марксист А. Пелетье подверг критическому анализу понятие цивилизации, которому придается важнейшее значение во всех работах Броделя. Это понятие, говорит Пелетье, носит у Броделя чисто абстрактный характер. Цивили. зации, сколь бы обширными и долговечными он их ни представлял, не имеют у него конкретных основ, и прежде всего социальных и экономических. Более того, Бродель и его единомышленники, по мнению Пелетье, делают все возможное, чтобы лишить цивилизации той первоосновы, каковой является для них способ производства. В силу этого понятие цивилизации в трактовке Броделя не имеет научной ценности. В то же время оно приобретает очень важное значение с точки зрения социально-политической направленности его теории. 'Цивилизации' Броделя отягощены прошлым. Настоящее здесь призвано не к тому, чтобы вносить изменения; его удел состоит лишь в том, чтобы служить продолжением прошлого. Не только одно, но даже несколько поколений ничего не в состоянии сделать против установившейся в веках действительности, которая буквально требует от них предоставить события их естественному развитию, оставаться пассивными [144].
С некоторыми оговорками в отношении неумеренных похвал, расточаемых в немарксистской историографии по адресу Броделя и его трудов, со всеми приведенными выше оценками можно согласиться. Надо, однако, иметь в виду, что сколь бы правильными эти оценки ни были, они все-таки не являются исчерпывающими.
Весьма важно, например, учитывать, что сам Бродель, характеризуя свои теоретико- методологические принципы, подчеркивает, что не считает себя ни буржуазным, ни антимарксистским историком [145]. Известны его позитивные отзывы о марксизме, он неоднократно отмечал в своих работах заслуги К.Маркса в плане обогащения исторической науки новыми средствами познания и т. п.[34] Не обратить на это обстоятельство внимания значило бы не оценить в должной мере очень важной тенденции в современной буржуазной историографии, нашедшей выражение в количественном и качественном усилении влияния марксизма на историческую литературу [148]. В то же время возникает законный вопрос: а как относиться к тому, что является смыслом всей деятельности Броделя,—к его разработке концепции 'глобальной истории'. Оценить всесторонне эту концепцию можно лишь в том случае, если иметь в виду и другую, не менее реальную тенденцию современной буржуазной историографии— ее усиливающееся противоборство с марксистско-ленинским учением. Говоря о нарочитой озабоченности современной буржуазной исторической науки 'понятием истории', П.Вилар очень тонко
