Бродель в своей ретроспективе уже самим фактом выбора представителей французской социологии и историографии и сопоставления их взглядов обнажил два магистральных направления, по которым шло развитие всего буржуазного обществоведения в XX в.[28] Одно из них уходит своими истоками в эпоху Просвещения с ее идеями 'органического' развития, прогресса, законосообразности, рационализма, генерализации. Второе берет начало от прусских романтиков исторической школы права с ее 'апостериорным' историзмом, с пристрастием к индивидуальному, однократному, неповторимому, той исторической школы, 'которая подлость сегодняшнего дня оправдывает подлостью вчерашнего, которая объявляет мятежным всякий крик крепостных против кнута, если только этот кнут - старый, унаследованный, исторический кнут...'[113].
С годами эти два господствующих направления, как правило сохраняя общее для них обоих свойство — метафизический способ мышления, модифицировались, дробились на отдельные течения и школы, обрастали 'новыми' теориями, обогащались, каждое на свой манер, новым арсеналом методов и правил. Нередко они соперничали между собой; имело место и сближение этих двух линий, по которым развивалась буржуазная историография. На почве французской действительности, например, такое сближение имело место в конце XIX в. и выразилось в форме господства позитивистской историографии. В первые десятилетия XX в., и в особенности после создания школы 'Анналов', воплотившей в себе на какое-то время многие лучшие традиции, присущие первому направлению, две указанные линии значительно разошлись. Противоборство между ними иногда приобретало довольно острый характер и персонифицировалось в таких парах-антиподах, как Сеньобос — Февр, Хозе - Симиан, Марру - Калло и др. Но всегда находились и миротворцы. Пытался выступать в такой роли Ж.Лефевр. Однако он не обладал необходимыми для этого качествами, да и многие его взгляды были слишком уж 'колючими' как для одной, так и для другой стороны. А вот Бродель в такой роли преуспел. Правда, и ему было нелегко. Нужно было разработать такую широкую историко-социологическую концепцию, которая хотя бы в своей основе стала приемлемой для большинства представителей обоих направлений. И Бродель нашел выход из затруднительного положения. 'Если я не заблуждаюсь,-писал он в рассматриваемой статье,—то отличительная особенность глубинного движения сегодняшней исторической науки состоит не в выборе одного из путей или одной из точек зрения, а в том, чтобы принять их все, суммировать все доставшиеся нам в наследство определения истории, в каждое из которых тщетно пытались раньше заключить эту науку. Сколь бы ни были различными типы исторической науки, представленные вышеприведенной библиографией, все они являются
Бродель обошел вопрос о том, на какой же методологической основе должно осуществиться суммирование различных 'типов исторической -науки'. Не случайно его попытка механически объединить все разновидности буржуазной исторической мысли привела к тому, что их общим знаменателем оказался эклектизм. Что же касается главного направления сближения разнородных буржуазных интерпретаций истории, им стало, может быть, не вполне сознательное, но вполне отвечающее идеологии буржуазного реформизма стремление Броделя изъять из истории понятие
Заканчивая свой обзор, Бродель с удовлетворением констатирует: вот наконец и сблизились те понятия и категории, с помощью которых каждый историк, 'верный учению Февра и Мосса, призван охватить тотальность социального'. Далее он перечисляет эти категории и рассматривает их взаимосвязанно—и как проявления исторической действительности, и как средства познания. Это-'уровни в глубину' социальной реальности, продолжительность и различные ритмы социального времени, структуры, конъюнктуры, события[115]. Все перечисленные категории нашли отражение и в броделевской формулировке главной исследовательской задачи исторической науки. которая в наиболее полном виде приведена именно в рассматриваемой статье и сводится к следующему.
В обширном семействе наук о человеке, отмечает Бродель, установилась—или должна установиться—единая терминология, поскольку и научная проблематика все больше и больше становится общей. Терминологическое единство находит выражение в победном шествии двух наиболее соответствующих данному моменту понятий: 'модель' и 'структура'[116]. Социальная наука, пишет он далее, должна хоть как-нибудь, но непременно сконструировать модель, дать предварительно общие и частные разъяснения социального, затем сопоставить эту модель с эмпирической, озадачивающей реальностью. Такой подход, по мнению Броделя, был бы наиболее ясным, наиболее простым с точки зрения его научного использования. На этой основе социальная наука должна отбирать, вычленять, воспроизводить, учитывать противоречия, т.е. подвергать их серьезному исследованию[117].
Следует сказать, что в общем такая постановка вопроса заключала в себе большие потенциальные возможности. Но далее Бродель перечисляет конкретно, что именно, по его мнению, историк должен усмотреть в объекте своего наблюдения, какие противоречия он призван обнаружить: 'Имеет или не имеет социальное эту ступенчатую, 'слоистую' структуру? Меняется ли реальность от ступени к ступени, от яруса к ярусу? В таком случае она прерывается 'по вертикали'. Обладает ли она структурностью на всей своей глубине или лишь на некоторой? За пределами жесткой оболочки структур как будто бы располагаются неорганизованные свободные зоны реальности, обладающие и не обладающие структурностью, плоть и кровь социального. А движение, увлекшее за собой общество, обладает ли оно также структурностью в соответствии со схемой структуры, называемой 'динамичной'? Или, если хотите, существует ли закономерность неизбежно повторяющихся фаз во всех явлениях исторической эволюции? 'Движение истории' вроде бы не действует вслепую...'[118]
Не трудно заметить, что если общая постановка вопроса о задачах исторического исследования затрагивает главным образом область логики научного познания, то в данном случае оттеняется социологический аспект. И опять-таки в самом общем виде набор проблем, выдвигаемых Броделем перед социологией и историей, выглядит весьма внушительным с научной точки зрения и представляется достойным самого углубленного исследования. Нельзя также не обратить внимание на то, что все вопросы, сформулированные Броделем, предполагают осуществление структурно-функционального анализа. Можно было бы предположить, что упоминаемые здесь 'движение истории' и 'динамичная структурность' содержат в себе элементы таких понятий, как 'изменение', 'развитие'. Но это не вполне ясно выражено. Скорее здесь можно усмотреть нацеленность на выяснение функциональных корреляций. Однако не будем гадать и додумывать что-то за Броделя. Для более полного представления о понимании им главной исследовательской задачи истории нам придется спуститься еще на один порядок ниже, чтобы выяснить не только как эта задача формулируется Броделем в логических и социологических категориях, но и как она решается им в конкретно-исторических исследованиях.
'Средиземноморье' Ф. Броделя-это, как говорил он сам, 'своего рода очерк глобальной истории, изложенной по трем последовательным реестрам, или трем 'уровням', а лучше сказать, по трем различным временным измерениям; при этом цель состоит в том, чтобы охватить в самых широких диапазонах все ритмы различной продолжительности, относящиеся к прошлому, найти в этом сосуществование, интерференции, противоречия, многоступенчатую глубину истории'. 'На мой взгляд,-замечает Бродель,— историю следовало бы петь, истолковывать на несколько голосов, что имеет, однако, одно очевидное неудобство, которое заключается в том, что слишком часто различные голоса будут перекрывать один другой и не всегда найдется голос, который мог бы солировать и в значительной степени выделялся бы на общем фоне'[119].
В какой мере самому Броделю удалось этого добиться? С абсолютной определенностью ответить на такой вопрос трудно. Для этого нужно было бы пройти вслед за Броделем большой и сложный путь, охватить всю творческую лабораторию этого ученого, составить представление о проанализированной им огромной массе источников, литературы, а может быть, и привлечь дополнительные данные. Оставим это для будущих исследователей творчества Броделя. А пока что ограничимся лишь самой общей оценкой и прислушаемся прежде всего к мнению тех ученых, которые занимались смежной с ним проблематикой и хорошо знают соответствующий период европейской истории, и в том числе истории Средиземноморского региона.
Поставленная задача была разрешена Броделем не полностью по двум основным причинам: во- первых, из-за ее объективной сложности и, во-вторых, в силу изъянов в исходных методологических принципах, которых придерживался Бродель. Ему действительно удалось воспроизвести несколько
