в одном и том же масштабе. Вступить мысленно в одну из временных исторических перспектив - значит одновременно вступить в каждую из них[90].
Надо сказать, что броделевская идея различной продолжительности социального времени, как это уже отмечалось в советской литературе, оказалась во многом плодотворной[91]. Будучи отражением объективной реальности, эта познавательная категория давала возможность представить предмет исследования глубже, полнее. Но вот сыграла ли она ту роль, которая ей отводилась в общей историко- социологической концепции Броделя, и можно ли с ее помощью воспроизвести наблюдаемый историком объект комплексно, в целом? Это весьма сомнительно. И не из-за несостоятельности самой идеи, а вследствие очевидных изъянов в представлении о предмете исторической науки. Отрыв человеческой 'практики' (у Броделя это 'второй' уровень) от обстоятельств, от 'среды' хотя и не лишает возможности 'одновременно вступить' в каждую из 'временных продолжительностей', но не позволяет увидеть, что же их все объединяет, какова их общая основа. 'Этажи' общественного здания Броделя и неразрывно связанные с ними 'ритмы' различной продолжительности чаще всего пребывают в параллельных плоскостях, не перекрещиваясь, не переплетаясь между собой. Правомерен поэтому вопрос, поставленный в свое время К.Марксом и оказавшийся коварным для всего учения Прудона: '... каким образом одна только логическая формула движения, последовательности, времени могла бы объяснить нам общественный организм, в котором все отношения существуют одновременно и опираются одно на другое?'[92]
В историко-социологической концепции Броделя важное значение имеет понятие социального пространства. Он постоянно обращает внимание на необходимость 'редукции всех социальных явлений к занимаемому пространству'. Предметом особых забот Броделя стало обоснование и применение на практике положения, что познание исторической действительности возможно лишь в органическом единстве всех ее пространственновременных проявлений. Географические карты, писал он, на которых раскрывается и частично объясняется социальная реальность,— это фактически пространственные модели, одинаково хорошо работающие во всех временных перспективах (особенно при долгосрочном анализе), они применимы ко всем категориям социальных явлений. Характер исторического пространства претерпевает значительные изменения во времени. Каждому данному временному отрезку соответствуют своя пространственная архитектура, свои города и поля, свои дворцы и хижины. При этом любая историческая реальность редко скрывает в самой себе разгадку своей сущности. Как правило, эту разгадку приходится отыскивать в наследии предшествующих исторических эпох. Пытаясь найти своеобразный код, с помощью которого можно было бы прочитать 'карту' Средиземноморья XVI в., объединяющий момент, объясняющий направление сотен и тысяч линий, по которым осуществлялись связи между отдельными районами, Бродель усмотрел этот код в кружеве средневековых городов. 'Главным для пространства Средиземноморья,-пишет он,— была его городская экипировка. Благодаря городу все было и оставалось связанным, все одушевлено, все объяснимо. Города — это источник энергии средиземноморской жизни, ее движущая сила, ее смысл, ее центры, обусловливающие неровную, скачкообразную жизнь Средиземноморья'[93].
Еще более важными и самыми сложными 'персонажами' Средиземноморья, по мнению Броделя, были 'цивилизации'[24]. На это следует обратить особое внимание, потому что именно понятие 'цивилизация' венчает всю теорию Броделя. Цивилизация с большой буквы приобретает у него значение глобального общества в масштабах ойкумены [95]. Именно в этом смысле он противопоставляет свою теорию, с одной стороны, взглядам на цивилизацию Шпенглера и Тойнби, с другой — социально-исторической концепции К.Маркса, его учению об общественно-экономических формациях [96].
Для Броделя цивилизация-то же, что 'культурная площадка' для антрополога; это прежде всего пространство, место поселения человеческого сообщества. Внутри этого более или менее обширного пространства, у которого никогда, однако, не бывает очень четких территориальных границ, надо представить массу всякого 'добра', самых различных культурных проявлений. Здесь можно встретить разные диалекты или группы диалектов, самые разнообразные кулинарные вкусы, материалы построек, характерные особенности в технике, свою манеру любить, свои верования. Добавьте к этому разнообразию еще, например, компас, бумагу, печатный станок и т. п.-и перед вами окажется упорядоченное объединение, вы увидите повторяемость некоторых характерных особенностей, их повсеместность для определенной зоны, что и является первым признаком некой культурной общности. 'Если к этой общности в пространстве добавить неизменяемость во времени,- пишет Бродель,— получается то, что я называю цивилизацией, или культурным ансамблем, 'общностью' реестра определенных культурных проявлений. Эта 'общность' является 'формой' осознанной в таком смысле цивилизации'[97].
Давая определение цивилизации, Бродель обращает внимание прежде всего на ее пространственную характеристику, на принадлежность культурной зоны к определенной географической территории. Эта зона, говорит он, имеет свой центр, свое 'ядро', границы, в пределах которых наиболее ярко проявляются именно те феномены, которые и делают ее специфической. Иногда границы таких зон оказываются настолько велики, что они включают в себя несколько обществ или социальных групп. Отсюда возникает необходимость для историка быть внимательным по отношению к более мелким культурным единицам, расположенным на одном и том же географическом пространстве. Отсюда же, по мнению Броделя, возникает и сложность в определении точного количества элементов, из которых складывается человеческое общество в каждый данный исторический период, так как границы цивилизаций, обществ, социальных групп, переплетаясь, накладываются друг на друга[98]. Разъединение понятий 'общество' или 'страна' и 'цивилизация' очень последовательно проводится во всех работах Броделя.
Другой существенный момент в броделевской характеристике цивилизаций - это их способность к заимствованиям и к отказам от заимствований. Все культурные достояния цивилизаций — эти микроэлементы - непрерывно перемещаются (в этом и состоит их отличие от обычных социальных феноменов). Цивилизации поочередно и в одно и то же время их экспортируют или заимствуют. Эта широкая циркуляция никогда не прекращается. Но обмен культурными ценностями происходит не беспрепятственно. Цивилизации способны отказываться от заимствований, каких бы ценностей это ни касалось, будь то характер мышлений, форма верования или простой рабочий инструмент. Эти отказы, особенно если они осуществляются осознанно, твердо и последовательно, приобретают исключительное значение. Каждая цивилизация в тождественных случаях приходит к решающему выбору, этим выбором она и утверждается, проявляет себя. Эти 'феномены диффузии,-пишет Бродель явно недооцененные Тойнби, мне представляются в виде наилучшего пробного камня в суждениях о жизнеспособности и оригинальности любой цивилизации'[99][25].
Бродель не дает никаких объяснений этой способности цивилизаций к заимствованиям и отказам от них, указывая лишь, что они совершаются иногда осознанно, а иногда бессознательно. В то же время вся история человечества оказывается у него всецело зависящей от этой необъяснимой способности. Следовательно, и любое продвижение вперед в истории, если оно и есть, выгладит не как естественноисторический процесс, не как следствие присущей каждому обществу внутренней детерминизации, а как результат чисто случайных встреч различных цивилизаций, как результат их субъективного выбора. Однако, сколь бы загадочной ни выглядела эта способность цивилизаций осуществлять выбор, для Броделя она является поистине пробным камнем их жизнеспособности. В его работе 'Современный мир', например, говорится о порожденном 'коллективным бессознательным', решительном отказе, который на наших глазах 'отстраняет развитой Запад и англосаксонскую Америку (включая Канаду) от марксизма'. '... В данном случае,—поясняет Бродель,-речь идет, вероятно, об отказе одной цивилизации от другой'[100]. Не нужно объяснять, в какой поток реакционных течений буржуазной историографии, хотел того или нет сам Бродель, вливаются все эти его разглагольствования[26].
Вне всяких сомнений, здесь не было единой модели упадка. Модель можно воссоздать лишь для каждого случая, начиная с базовых структур'. Сам Бродель считает, что в 80-х годах XVI в. имел место, если воспользоваться схемой Э.Лабрусса, лишь очередной 'кризис старого типа'. Он вообще избегает термина 'упадок', а говорит о нарушении 'материального равновесия', об окончании 'первенства' Средиземноморья и связывает эти явления с 1650 - 1680 гг. [101].
Наконец, раскрывая сущность понятия 'цивилизация', Бродель характеризует ее с точки зрения временных параметров. Его 'цивилизации' отличаются прежде всего долговечностью. 'Каждый из нас
