отрыве от структуры французского общества 'старого порядка'. Видимо, именно этим объясняются в конце концов яростные атаки историков третьего поколения 'Анналов' против идеи 'глобальной истории' Ф.Броделя. Как мы уже не раз подчеркивали, в основе своей эта идея рациональна, она включает в себя научные представления об обществе в целом. Хотя у Ф. Броделя эта идея и не была последовательно реализована, она, однако, сохранялась как авторская цель, как ориентир дня всей исторической школы 'Анналов' и объективно вела к познанию истины. Поэтому по мере наполнения рациональным знанием идея 'глобальной истории' становилась все более опасной, подрывающей идеологические основы буржуазного обществоведения. Установление в ходе исторических исследований проявления тесной многосторонней связи экономики, социального строя, политики и идеологии невольно наводило на размышления о закономерностях исторического процесса, о причинах качественных изменений в обществе. Идея 'глобальной истории' становится тем более 'рискованной', если ее придерживаться при исследовании революционных процессов. Она предполагает необходимость рассмотрения революции в неразрывной связи со всей структурой общества. В этом случае и сама революция с неизбежностью предстанет как проявление кризиса данной структуры.
Вот почему Ф. Фюре решительно выступал в теории против 'постулирования наличия целостной структуры 'глобального общества' и причин взаимодействия между различными его уровнями' и ратовал за 'исчерпывающий перечень и описание частного вида систем'. На практике это позволило ему вместе с Д.Рише искусственно обособить 'три революции', 'концептуализировать и анализировать каждую автономную политическую и идеологическую динамику как таковую'[145], представить их столкновения как непредвиденные случайности, вызвавшие 'отклонение' от 'нормального' буржуазного течения либеральной революции 1789 г. Действия социальных групп в ходе революции, не будучи обусловленными законами развития общества, с легкостью объясняются Ф.Фюре и Д.Рише в одном случае мифическими представлениями, в другом — психологией толпы. Разумеется, при этом не остается никаких оснований для того, чтобы назьюать французскую революцию буржуазной, смотреть на нее как на важный рубеж в истории страны, как на разрез 'старое—новое'[146]. Само понятие 'буржуазная революция' стало для Ф.Фюре 'мифом', 'метафизическим чудовищем'[147]. Нет нужды прибегать и к понятию исторической необходимости; оно рассматривается Ф.Фюре как одно из проявлений 'финалистской философии' и 'религии прогресса'[148]. В любом предшествующем событии, считают Ф. Фюре и Д. Рише, будь оно даже случайным, всегда можно попытаться отыскать смысл настоящего и будущего. Так они снова водворяют в историю иррационализм и случайность.
Очевидна и политическая направленность работы Ф.Фюре и Д.Рише. В ней не просто противопоставляется реформистский путь развития общества - революционному, что давно уже стало нормой для всей буржуазной историографии. В условиях нарастания массовых революционных движений, нарушающих 'нормальное' функционирование буржуазного строя, Ф. Фюре и Д. Рише продемонстрировали способность этой историографии выполнять 'вахтенные' функции. На это ее качество обратил внимание еще Ж. Лефевр. Уместно задать вопрос,—писал он в 1956 г.,— почему интерпретация революции или, скорее, некоторых революций как мифа встречает одобрение. Не приходится сомневаться в том, что это отражает идеологическую эволюцию господствующего класса под влиянием демократического натиска, и главное натиска русской революции; чувствуя себя в опасности, он отрекается от восстания предков, обеспечивших ему преобладание, потому что видит в нем опасный прецедент'[149]. Сегодня атаки ведутся уже не только на некоторые из революций. Стратегия буржуазной историографии состоит в том, чтобы вообще изгнать 'демона революции' из сознания людей.
Хотя работа Ф.Фюре и Д.Рише направлена непосредственно против Великой французской революции, в ней преследуются более широкие цели. По их конструкциям, любое вмешательство масс в осуществление буржуазного проекта сверху бесполезно. Оно способно лишь затормозить реформаторскую деятельность просвещенных верхов и принести вред обществу в виде разрушений, необоснованного насилия и ненужных жертв. В конечном же счете буржуазия всегда останется абсолютной госпожой своей судьбы, поскольку только ей принадлежит видение будущего человечества. Таков антикоммунистический подтекст работы Ф.Фюре и Д.Рише 'Революция'. Есть в этой работе и прямые выпады против первой в мире социалистической революции. В отличие от 'ясновидящей' французской буржуазии 1789 г., которая 'знала историю, которую она делала', большевики изображаются здесь 'утопистами' и утверждается, что практика построения реального социализма оказалась якобы прямой противоположностью их 'утопиям'[150]. Подобные разглагольствования звучат как предостережение всем, кто намерен связать свою судьбу с социалистическим будущим человечества.
Ретроградные выступления Ф. Фюре и Д. Рише и других современных историков 'Анналов' вполне естественно влились в общее русло антикоммунистической пропаганды. В условиях усиления антикоммунизма и антисоветизма, которым характеризуется современная идеологическая обстановка во Франции, подобные выступления не остались бесследными. Прежде всего их активно поддержали так называемые 'новые философы'. Эта группа 'разочарованных детей 1968 года' получила в последнее время широкую известность. 'Новые философы' достаточно продуктивны [151], их охотно печатают ведущие издательства, о них пишут статьи, с ними проводят телевстречи, отдельные их работы уже переведены на многие языки.
Большинство 'новых философов' принимало участие в событиях 1968 г. во Франции, исповедуя в те дни гошистские идеи, представлявшие собой смесь маоистско-троцкистских и экзистенциалистских установок, анархизма и пр. Неуспех 'молодежного бунта' привел 'новых философов' к пессимистическому выводу, что революция вообще невозможна, что мир всегда строился и будет строиться на зле и насилии, подавлении личности. В доказательстве этой идеи 'новые философы' усмотрели свою главную задачу.
Для обоснования своей точки зрения они обратились к современным буржуазным наукам об обществе и без особого труда нашли в ней достаточно обширный материал, созвучный их настроению. В целях доказательства того, что общественное бытие не несет в себе зерна перемен, 'новые философы' активно, но вульгаризаторски использовали структуралистский метод, в результате чего была выработана категория maître, которой дается широкое толкование: это прежде всего 'власть', а также 'государство', 'идеология', одним словом, все то, что, по их мнению, фатально противостоит индивиду и подавляет его. Помимо собственно философского обоснования этой концепции они довольно широко используют идеи, сформировавшиеся во французской буржуазной историографии и направленные против марксистского учения о социальной революции.
Так, например, А. Глюксманн — наиболее заметная фигура среди 'новых философов '-прибегает порой к прямому пересказыванию 'реинтерпретации' Ф.Фюре и Д.Рише истории Великой французской революции. Разделяя полностью позиции современных 'анналовцев' по узловым пунктам этой проблемы, А. Глюксманн особо выделяет те их положения, которые дают ему возможность сделать 'философские обобщения' в том плане, что еще в период французской революции правительства научились осуществлять 'революционные реквизиции', 'размахивать косой уравнительства', 'бороться с эгоизмом масс' и что все это привело лишь к 'борьбе всех против всех при недоверии и эгоизме каждого'[152], что 'террор со стороны государства революционизирует общество, а общество революционизирует само себя'[153],-все это, вместе взятое, и есть 'вечный момент революции'[154], который определяет собой ее перманентную безысходность. По мнению А. Глюксманна, независимо от того, какая 'политическая группа' приходит в тот или иной исторический момент к власти, ей всегда противостоит некий слой общества, который он нарекает 'плебсом'. Таким образом, общество постоянно разделено на 'руководителей' и 'руководимых' (gouverneurs — gouvernés) и извечное насилие (maître) сохраняется [155]. Первое свое историческое воплощение, по Глюксманну, 'плебс' нашел в лице 'европейского крестьянина', но 'плебс' продолжает существовать и поныне. Правда, А. Глюксманн делает здесь существенное уточнение: в настоящее время эта дихотомия ('власть - плебс') присуща уже не только обществу, но и каждой личности в отдельности, в каждом индивиде есть нечто от 'власти' и одновременно от 'плебса'; этот трагизм бытия выражается в том, что человек, следуя внешним установлениям, является 'слепком' власти, когда же он ставит себя в оппозицию последней, то в нем проявляется нечто от 'плебса'[156]. Подобный абстрактный, внеклассовый подход позволяет 'новым философам' утверждать, что человеческое бытие всегда однокачественно там, где существует 'власть', т.е. и при капитализме, и при социализме [157].
Примерно на тех же позициях по проблемам революции стоит другой 'новый философ'— Бернар- Анри Леви. Так же исходя из идеи неизменности бытия, он поставил своей задачей опровергнуть
