концепцию 'оптимистического прогрессизма' и доказать, что 'мир не меняется и не изменится к лучшему', так как maître - у Леви в этой роли выступает 'князь' (prince) - есть 'фатальность, подчиняющая историю своему закону'[158].
Таким образом, по мнению 'новых философов', бытие maitre по своей природе объективно, независимо от действий людей. Приобретая мистический облик, maître является как некий Рок, радикальное Зло, что не дает никакой надежды на перемены. Основная функция этой категории вполне ясна— доказать неизменность общественного бытия. И если буржуазные историки проводят эту идею, лишая человеческое общество объективных закономерностей развития, то 'новые философы' превращают 'неизменность' в Рок, стоящий над материальным бытием в форме Идеи.
У Ф. Фюре нашлись последователи не только среди философов, но и среди историков. Одним из них стал М.Ферро, который считает себя самым крупным во Франции специалистом по истории революции 1917 г. в России.
М. Ферро занимает видное место в 'Анналах'. Он является одним из директоров журнала, осуществляет руководство Центром по исследованию проблем СССР и славянских стран Школы высших исследований в области социальных наук. Кроме того, он активно сотрудничает в газете 'Монд' и на телевидении, выступая в качестве наиболее авторитетного буржуазного 'советолога'. В сфере исторической науки наибольшую известность М.Ферро принесли два тома его работы под общим названием 'Революция 1917 года'[159]. Первый из них — 'Свержение царизма и истоки Октября'—вышел в 1967 г., второй —'Октябрь: рождение одного общества'—в 1976 г. В том же 1976 г. М.Ферро защитил эту работу в качестве докторской диссертации в Сорбонне.
Прежде чем дать этой работе характеристику по существу, отметим, что в ней отчетливо просматриваются некоторые тенденции новейшей буржуазной историографии Октябрьской революции в целом [160]. В первую очередь это касается проблематики публикаций. Современные буржуазные историки стали уделять внимание таким аспектам социалистической революции в России, которые раньше буржуазная историография игнорировала. Во многих публикациях по истории Октября [161] иногда целые разделы посвящаются таким вопросам, как содержание и характер первых декретов Советской власти, в них анализируются устремления различных социальных групп, классов, мотивы их действий, программные положения политических партий в России накануне и в ходе Октябрьской революции. Десятки и сотни страниц в книгах по истории Октября отводятся на 'освещение' вопросов о Советах, рабочем контроле, профсоюзах, численности и составе рабочего класса, об экономических и политических предпосылках революции, о ее результатах.
Французских буржуазных историков занимают в первую очередь те проблемы истории Октябрьской революции, которые наиболее созвучны социально-политическим проблемам сегодняшней Франции; среди них на первом месте—'народ и революция', 'массы и партия большевиков'. Выбор именно этих проблем не случаен. Характерной особенностью общественной жизни современной Франции является нарастающее массовое движение, ставшее сегодня уже не отдаленной, а непосредственной, реальной угрозой господству монополий и самому существованию капиталистического строя. Изменения в соотношении классовых сил, все более широкое распространение идей социализма убедили буржуазных идеологов в том, что сохранить и упрочить свое влияние на массы невозможно, обходя такие важные проблемы, как народ, классы, партии, революция.
За последнее время существенно изменился и характер публикаций по истории Октября. Расширение проблематики, введение в исследовательскую сферу новых тем потребовали от буржуазных историков соответственного расширения историографической и документальной базы. Авторы книг, которые составляют основу 'научной' продукции 'советологии', оперируют довольно большим фактическим материалом, часто делают ссылки на произведения классиков марксизма-ленинизма, приводят цитаты из их работ, обращаются к выводам советской исторической науки, вступают в полемику [162]. В результате многие публикации внешне выглядят весьма внушительно, а их авторы предстают перед читателем как настоящие исследователи.
Одной из главных тенденций в развитии буржуазной историографии на современном этапе является более тонкая и изощренная маскировка под объективность. Следует, однако, подчеркнуть, что распространение 'модифицированных', 'сбалансированных', 'интеллектуализированных' и тому подобных концепций социалистической революции в России взамен примитивно антикоммунистических трактовок нельзя воспринимать как некий 'прогресс' современной буржуазной исторической науки, как стремление к более или менее правдивому отображению событий. О некотором 'превосходстве' последних публикаций по истории Октябрьской революции над работами предшествующих лет можно говорить лишь с точки зрения усиления опасности 'модернизированного'антисоветизма по сравнению с антисоветизмом грубым, примитивным.
Все это в определенной мере относится к работам М.Ферро. Общая схема построения его 'Революции 1917 года' та же, что и 'Революции' Ф. Фюре и Д. Рише. Великая Октябрьская социалистическая революция для М.Ферро не историческая реальность, а миф. 'Революция,-пишет он,-какой ее воображали революционеры до 1917 г.,—это воображаемая революция' После 1917 г. 'победители в свою очередь хотели применить к настоящему видение будущего, которое сформировалось у них в прошлом'[164]; к этому добавилось представление о революции 1917 г., которое выработала историография. Все это вместе взятое, согласно М. Ферро,—'представляемая' революция, столь же далекая от исторической реальности, как и революция 'воображаемая'[165]. Чтобы развеять 'легенды' об Октябрьской революции, М. Ферро считает необходимым и единственно возможным такой способ рассмотрения событий 1917 г. в России, который бы исключал предположение, что эти события представляли собой единый и закономерный процесс. 'Различные этнические группы,— пишет он, — другие общности, крестьяне данной деревни, рабочие завода-все имеют каждый свою Историю, со своей собственной хронологией, со своим дыханием, своими кризисами; эти Истории не обязательно соответствуют Великой Истории-борьбе за власть, становлению великих наций, подъему социализма'[166]. Такая исходная установка в сочетании с рассмотрением отдельных событий 1917 г. вне связи с процессом общественно-исторического развития России в целом, в отрыве от анализа соотношения классовых сил и классовой борьбы дает М. Ферро безграничные возможности для произвольных комбинаций. Он считает допустимым автономизировать события в деревне, в городе, в армии, на национальных окраинах России. Кроме того, он рассматривает изолированно такие процессы, как изменение отношения различных социальных групп после Февральской революции к представителям власти, к религии, к законам; образование и деятельность Советов, заводских комитетов, профсоюзов; большевизация Советов и т. п. В результате раздробления единого революционного процесса многие проблемы в работе М.Ферро получают ложное истолкование, имеет место необоснованное сосредоточение внимания на частных вопросах, в то время как о генеральных направлениях развития революции не упоминается вообще, в ряде случаев гипертрофируются некоторые стороны поведения социальных групп, отдельных личностей, локальные события. Так, например, без каких бы то ни было оснований М.Ферро утверждает, что русская деревня оставалась в изоляции во время и после революции [167], что крестьянское движение никак не было связано с Октябрьской революцией, что 'в нем проявилась невоздержанность крестьян, разжигаемая более древней традицией—пугачевщиной' [168]. 'В общей веренице крестьянских мятежей Тамбовской губернии,—пишет он,—столь же многочисленных после 1917 г., как и до этого времени. Октябрь— это всего лишь один из многих эпизодов, который никак не затронул степень лояльности деревни по отношению к режиму, будь то царь до 1917 г. или большевики после Октября'[169]. Освободившись от помещика в 1917г., крестьянин снова оказался в состоянии конфликта с городом — с этим 'вечным своим врагом'[170].
Один из принципов исторического наблюдения, которого М. Ферро неукоснительно придерживается в своей работе и который на первый взгляд не вызывает особых сомнений, заключается в следующем. Для того чтобы избавиться от 'воображаемой' и 'представляемой' истории революции, для того чтобы постичь собственно историческую реальность этого события, надо не наблюдать его со стороны, а попытаться проникнуть внутрь самого социального корпуса, сделать пунктом наблюдения один из заводов Петрограда, какую-то деревню в зоне крестьянских волнений, воинское подразделение, университет, один из дворовых комитетов. Это даст возможность посмотреть изнутри на процесс расчленения и трансформации социального корпуса, увидеть, каким образом движения, одушевляющие различные социальные группы, сходятся в одной точке, преобразовывают действия партий и политических организаций или же сами
