— Между прочим, — Фомин наклонился к самому уху следователя, — в туалете прячется странный субъект. Он весь дрожит, хотя там очень тепло.
— Не уходите отсюда! — распорядился следователь. — Я скоро вернусь. Но будьте осторожны…
Фомин прислонился спиной к двери и достал огнестрельное оружие.
А Георгий Борисович по дороге в туалет встретил комендантшу, которая все еще бродила с ведомостью.
— Извините, что я вас отрываю от общественной работы, но у меня к вам опять интимный вопрос. В библиотеку никогда не существовало потайного хода?
Надежда Дмитриевна отодвинулась от следователя на то максимальное расстояние, которое допускала ширина коридора. Прежде тем ответить, Надежда Дмитриевна выдержала паузу, а затем заговорила со всей серьезностью:
— К сожалению, в наш особняк потайного хода не было. А вот у наших друзей, у графов Беловежских-Пущиных был секретный коридор, который из-под земли вел прямиком в спальню графини. Дело в том, что графиня находилась в связи со своим кузеном. Когда граф уезжал в присутствие, кузен, охваченный страстью, по подземному ходу мчался к графине. Между прочим, тоннель Беловежеких- Пущиных был использован при строительство горьковского радиуса метрополитена от станции «Белорусская» до станции «Динамо».
— Премного благодарен! — весело сказал Георгий Борисович, который понимал, что второй раз получил по заслугам.
— Пожалуйста! — любезно ответила Надежда Дмитриевна. — Когда у вас возникнут трудные вопросы, вы обращайтесь ко мне запросто, без стеснений.
И они разошлись, испытывая взаимную симпатию. Войдя в туалет, следователь увидел у окна высокого седого человека, одетого в безупречный темный костюм, в белую рубашку и при галстуке бантиком. Элегантность одежды контрастировала с небритым лицом.
— Здравствуйте! — сказал Ячменев, направляясь в кабину.
Небритый франт пробормотал в ответ что-то невнятное. В дверь постучали.
— Войдите! — разрешил Ячменев.
На пороге туалета возник сияющий Шалыто.
— Георгий Борисович! — начал он докладывать, глядя в спину начальству. — Разрешите вам передать…
— Ну, я вас слушаю! — сказал Ячменев, поворачиваясь к помощнику лицом.
— В лаборатории склеили рукопись! Вот она…
Человек у окна, поняв, что перед ним работники уголовного розыска, рухнул на колени:
— Я не убивал!
Его поведение привело сыщиков в замешательство.
— Встаньте! — попросил Ячменев. — Здесь холодный пол. Вы схватите ревматизм!
— Лучше ревматизм, чем тюрьма! — упирался незнакомец, не поднимаясь с каменных плит. — Товарищ следователь, я не убивал! — повторил он жалобно, и при этом лицо его стало того же фаянсового цвета, что и предметы вокруг.
— Кто вы такой? — спросил Георгий Борисович. В его обширной практике случалось всякое, но еще никто не стоял перед ним на коленях в туалете.
— Ростовский Кирилл Петрович. Я главный хранитель библиотеки, где произошло убийство.
— Встаньте, пожалуйста! — Ячменев испытывал чувство неловкости при виде человека старше себя годами, стоящего в такой ненормальной позе.
— Ни за что! — проявил твердость характера главный хранитель.
— Может быть, ему так нравится? — заступился за Ростовского сердобольный Шалыто. — Может, у него коленки мягкие…
В мужской туалет, нисколько не смущаясь, заглянула Надежда Дмитриевна и, оценив обстановку, сказала:
— Вот времена настали! В уборных людей допрашивают! А я вас везде ищу, Кирилл Петрович, вносите десять рублей!
— На что?
— На венок! — сказал следователь.
— У меня сейчас нет! — заволновался Ростовский. — Внесите за меня, Надежда Дмитриевна, я вам верну!
— Ладно! — смилостивилась старуха, — Распишитесь!
Не поднимаясь с пола, Ростовский расписался в ведомости.
Когда мужчины остались одни, Шалыто передал рукопись следователю:
— Это про Ивана Грозного. Про то, что он очень плохой. А мы в школе проходили, что он хороший!
— Bаш недостаток, Ваня, — пожурил Ячменев, — что вы еще не забыли то, чему вас учили в школе!
Но Шалыто не понял намека следователя:
— Одним словом, не рукопись, а научная мура!
При этих словах Ростовский неожиданно вскочил на ноги:
— Почему же мура? Я все превосходно обосновал!
— Разве это писали вы, а не Зубарев? — удивился Ячменев.
— Сразу видно, что вы человек, далекий от науки! — с укором сказал Ростовский, — Сергей Иванович был слишком занят, чтобы писать научные труды. Но он, как никто, чувствовал веяния времени и всегда поворачивал науку, куда требовалось.
— И он много раз ее поворачивал? — спросил Ячменев.
— Приходилось, — уклончиво ответил Ростовский. — Вы думаете, легко управлять историей культуры?
— А разве можно управлять историей? — удивился простак Ваня.
— Не только можно, но и нужно. Так считал Сергей Иванович.
— Пройдемте в библиотеку, — предложил следователь, — поговорим. Здесь неподходящее место.
— Я боюсь мертвецов! — поежился Ростовский.
— Его увезли! — успокоил библиотекаря Шалыто, и все трое направились в бельэтаж.
— Какие у вас были отношения с убитым? — расспрашивал по дороге Георгий Борисович.
— Хозяина и раба! — с достоинством раба отвечал Кирилл Петрович. — Я писал за него все, даже докторскую диссертацию.
— Не может быть! — вырвалось у Ячменева.
— Может… — грустно, но убедительно ответил Кирилл Петрович.
— Где вы были вчера вечером, ну, часов в одиннадцать или в двенадцать? — вздохнул следователь.
— Дома! — без запинки отвечал допрашиваемый. — Я рано лег спать.
Ячменев всегда чувствовал, когда люди врут и с неприязнью взглянул на Ростовского:
— Еще один вопрос. Скажите, пожалуйста, у покойного здесь, в академии, была, ну, как это лучше выразиться… пассия, что ли?
Ростовский оживился и сразу приобрел элегантность. Это было неприятно Ячменеву, на котором любой костюм висел мешком.
— Видите ли, дорогой мой, Сергей Иванович был, как мы говорим, большой ходок…
Ячменев поморщился. Он не терпел пошлости.
— Не так давно у нас появилось прелестное создание, — с видимой охотой распространялся главный хранитель, — некто Алла Григорьевна. Учительница литературы. Готовит у нас диссертацию. Это называется связь науки с производством. Сергей Иванович, как вы понимаете, с удовольствием согласился быть ее научным руководителем. Весьма любопытна тема диссертации: «Свободное время школьника и
