Отец мой Михаил Владимирович родился в 1873 г. в подмосковном Голицынском имении Петровское и был старшим сыном у своих родителей. В честь его рождения возле дома посадили дуб, который сейчас стал большим и развесистым деревом [Сейчас к этому дубу прибита памятная доска, что ему около двухсот лет. Не хочется опровергать неизвестного мне краеведа, но в книге «Петровское» 1912 г. на фотографии дуб выглядит совсем тонким (примеч. автора).]. О своем детстве, о юности, о службе до революции он оставил после себя два объемистых тома воспоминаний. Я их отдал в перепечатку, вышло 750 страниц. В какой-то степени мои записки являются продолжением отцовского труда. Кое-чем я воспользовался для первой главы, но мне не хочется повторять все то, что написал отец, я возьму лишь основные факты и события его жизни.
Он довел свои воспоминания до Октябрьской революции, дальше писать не смог, потому что стал слепнуть, да не знаю, стал бы их продолжать: так тяжело он переживал последующие события. Характерная черта его воспоминаний — о своей личной жизни, о жизни семьи он пишет сравнительно мало, всего раза три упоминает имена собственных детей. Его воспоминания больше посвящены жизни общественной, даются отдельные куски истории России за тридцатилетний период, чему свидетелем он был. Вряд ли его труд удастся когда-либо издать, но для будущих историков он и в рукописи представляет немалую ценность. Давал я их читать двум-трем нашим писателям, они прочли с интересом и почерпнули из них неизвестные факты истории и подробности бытового характера.
В детстве и юности отец жил зимой в Голицынском доме на Покровке, на лето семья уезжала обычно в Петровское, иногда в Бучалки. Он поступил в лучшую тогда частную Поливановскую гимназию, которая находилась на Пречистенке. В этой же гимназии, руководимой известным педагогом Л.И.Поливановым, учились также все три его брата. Теперь, в том старинном, с колоннами доме помещается Музыкальная и Художественная школы. Блестяще окончив гимназию, отец поступил на юридический факультет Московского Университета, усердно слушал лекции, но одновременно ездил и на балы, вел, что называется, светскую жизнь. Он был высокого роста, с крупными чертами лица, «с характерным Голицынским профилем хищной птицы», как выразился Л.Н.Толстой в рассказе «Ходынка», и носил небольшую бородку; его портила косина на один глаз. Многие мамаши считали его выгодным женихом и наперерыв приглашали на свои балы и вечеринки. Были у него легкие флирты, но серьезных чувств он не питал ни к одной из многочисленных московских барышень.
По окончании Университета он зиму провел бесцельно, но такая жизнь скоро ему опротивела. Какой же выбрать путь? А перед ним открывался самый широкий выбор: через влиятельных родственников он, несомненно, мог бы поступить на выгодное место. Но он презрел возможность блестящей карьеры и уехал в Голицынское имени Бучалки Епифанского уезда Тульской губернии, чтобы по мере своих сил и возможностей «помочь народу», как, может быть, несколько восторженно, но вполне искренне рассуждали в 1890-х гг. иные представители дворянской молодежи.
Мой отец, живя в Бучалках, не был одиноким. В том же Епифанском уезде подвизались два брата Раевских — Иван Иванович и Петр Иванович — троюродные будущей жены моего отца. Их имения Гаи, Бегичевка и Никитское находились в 25 верстах от Бучалок на самой границе Тульской и Рязанской губерний. Петр Иванович — врач по образованию — основал в своем имении земскую больницу. Когда в 1892 г. в Тульской губернии разразился страшный голод, именно к Раевским приехал помогать голодающим Лев Толстой. Сейчас в Толстовском музее висит фотография — Толстой сидит в середине, два красивых молодых брюнета в русских рубашках по его сторонам и надпись: «Л.Н.Толстой со своими сотрудниками». Почему-то музейные работники постеснялись назвать фамилии энергичных братьев.
И в том же Епифанском уезде были столь же деятельные помещики, либеральные земцы — вдовец князь Георгий Евгеньевич Львов — будущий премьер-министр Временного правительства, и Рафаил Алексеевич Писарев — женатый на графине Евгении Павловне Барановой — родной тетке моей матери. Имение Писаревых Орловка находилось на Дону в 15 верстах от Бучалок, и отец мой постоянно туда ездил для бесед с умным хозяином.
Расскажу одну историю, случившуюся некогда в семье Писаревых и Раевских.
Из-за своей непомерной толщины отец Рафаила Алексеевича — Алексей Алексеевич Писарев не мог справляться со своими супружескими обязанностями. А к ним в Орловку постоянно ездил сосед, помещик Владимир Артемьевич Раевский, приходившийся братом деда упомянутых братьев Раевских. Был он холостяк, судя по портрету, жгучий брюнет с пышными черными усами и шевелюрой и, видимо, считался неотразимым.
И вот, на удивление всего уезда, дети Писаревы стали рождаться тоже жгучими брюнетами. Одна из дочерей толстяка — Анна Алексеевна — вышла замуж за графа Алексея Павловича Бобринского, и большинство его потомков, живущих у нас и живущих за границей, тоже брюнеты. Они, наверное, и не подозревают, что в из жилах течет кровь Раевских.
Младший сын толстяка Сергей прославился иным путем. Приехав в Ясную Поляну в гости к Толстому, он вздумал ухаживать за его женой, и тогда ревнивый великий писатель посадил его в простую телегу и самым бесцеремонным образом изгнал из своего дома. А впоследствии этот эпизод он описал в «Анне Карениной». Однако лица, знавшие Сергея Алексеевича Писарева, утверждали, что он совсем не был похож на незадачливого ухажера, выведенного Толстым под именем Васеньки Веселовского.
В Орловском помещичьем доме было положено начало общественной деятельности моего отца. Князь Львов и Писарев предложили ему — двадцатипятилетнему — выдвинуть от имени либералов свою кандидатуру на предстоящих дворянских выборах на должность Епифанского уездного предводителя дворянства. Мой отец, видимо, польщенный доверием, дал свое согласие и был выбран подавляющим числом голосов. На эту, более почетную, чем доходную, должность мог быть избран только дворянин- землевладелец. Отец землей не владел, но от своего дяди Александра Михайловича он получил официальную доверенность. Если бы он знал, сколько в далеком будущем неприятностей доставит эта его служба и ему самому, и его детям!
2
Моя мать Анна Сергеевна родилась в 1880 г. Впервые дедушка Лопухин привез ее из Орла в Москву одиннадцатилетней девочкой. Сразу она попала в объятия множества родственников, которые восхищались ею, возили ее повсюду, угощали, целовали. Отец повез ее в Малый театр на «Орлеанскую деву». Она увидела Ермолову и вернулась из театра в таком состоянии, что дня три не могла ни о чем другом думать, как о Жанне Д‘Арк. Впоследствии она мне говорила, что ни один спектакль не производил на нее столь неотразимого впечатления, как этот. Всю жизнь она его вспоминала, в ней — скромной провинциальной девочке — спектакль поднял высокие чувства, пробудил высокие идеалы, она считала, что именно образ деревенской глубоко религиозной пастушки, спасительницы Франции, помог ей выработать то мировоззрение, которое она с тех пор до конца жизни исповедовала. Мне — мальчику — она читала трагедию вслух, читала своим задушевным голосом, слегка нараспев, особенно в монологах. А после каждого действия она откладывала книжку и рассказывала мне о костюмах, о постановке, о действующих
