кому-либо? И вы, отряд отставных солдат, до сих пор служите своей стране без приказа не потому ли, что у самих себя ищете искупления?
Она смотрела то на одного воина, то на другого, будто бы убеждаясь в своей правоте. И теперь они прятали и отводили в сторону взгляд. Монах, однако, не закончил:
— Я не могу говорить за всех людей, но Истина во мне противится твоим словам. Поэтому я скажу за себя: я не страшусь обличить грехи своего прошлого, как не страшусь и той части моей сущности, которое оно окутывает. Я покажу, что ты ошибалась на мой счет, и взамен ты не навредишь нам. Если не сумею — отрекусь от своего служения, ибо не буду более его достоин. Как тебе такая игра?
Никто не понимал, о чем он толкует, но девушка вновь заинтересовалась им. Она быстро села прямо перед Кутри и уставилась на него широко открытыми глазами.
— Я согласна! — она взяла его за руку. — Не терпится услышать доводы, которые вложит в уста человека твой бог!
— Неизвестность и правда возвращает тебе жизнь! — монах рассмеялся. — Что ж, я могу тебя огорчить, но закончу скоро. Начну же с того, что признаю: большую часть жизни я был наемным убийцей, причем одним из лучших к востоку от Передела.
Путники обомлели. Холвет хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле, и Кутри продолжил:
— Виртор Всесветлый, наследник короны Небесного Лона, Черный Сокол, главарь Пустынной Братии, Карннак Молнар, властитель над Карающими — эти имена ничего не скажут духу, что живет вне времени, но на моем веку их смерти повлияли на многие судьбы.
Я не смогу счесть всех кого убил. Среди них были и добродетели, и отродье, и просто люди, помешавшие заказчикам. Искупить мои поступки невозможно. Но я не стремлюсь к этому. Прошлое — есть прошлое. Оно помогает что-то понять, однако изменить его нельзя. Пытаться расплатиться за него — пустая трата времени. Я понял свои ошибки, и жизнь моя изменилась. Но я по-прежнему убиваю без колебаний, если это необходимо. Без колебаний и без сожалений. Твои всепроникающие очи видят, что это истина.
Дух пытливо смотрел на монаха и ничего не отвечал. Затаив дыхание, молчали и остальные.
— Чем было мое прошлое? — говорил Кутри. — Проявлением моего порочного нутра, как ты сказала? Я не знаю этого. Но я точно знаю, что человек способен воззвать к своей чистоте. Да, подчас глубоко в нас зарождается тьма. Иногда она столь сильна, что крепко оседает черной тайной под сердцем. Но мы — это не наши помыслы. Мы есть преграды, мешающие выйти в мир из наших глубин тому, что выйти не должно. Именно поэтому мы остаемся людьми.
Она долго смотрела на него, а затем отвела взор и задумалась. Казалось, Тайна была озадачена! Надежда забрезжила в глазах путников.
— Ха-ха-ха, как ч
Не смятение, не гнев, но отчаяние охватило их. В самом деле Тайна лишь обещала, что не причинит вреда. Но разве честен был ее поступок? Сетар понял, что это не имело значения. Дух Неведения не различал правильное и неправильное. Честь, благородство и даже истина были для него той же пылью, что их жизни. Его занимала лишь Тайна. И лучше бы они помнили об этом.
— Ах ты, мерзавка! — Будор потянулся к оружию, однако монах остановил его.
— Но почему?! — Онтао в отчаянии ударил кулаком о землю. — Загляни в наши сердца: в них не так много зла, и нам нечего больше скрывать! Посмотри и поймешь, что…
— Это правда? — закончила девушка за него и встала сама. — Ты переоцениваешь значение того, что считаешь правдой, воин. Хочешь узнать правду, которую вижу я? — в ее голосе звучал такой холод, что Онтао не смел поднять глаза. — Твои секреты не запрятаны глубоко. Ты слишком давно влюблен в воительницу, чтобы скрывать это от себя. Как и ты, — она обратилась к Крепышу, гневно взиравшему на брата. — С той лишь разницей, что он мнит себя недостойным, а ты стараешься отринуть любовь, считая ее слабостью. Да, дева, все эти годы ты слишком часто вызывала ложные чувства мужчин, чтобы заметить истинные. Осталось ли в тебе самой хоть что-то настоящее?
Тайна посмотрела на бледное лицо Ярнеи, которая боялась повернуться к соратникам.
— Осталось: твои страдания искренны. Ты не можешь перестать думать о родных братьях, в смерти которых убедилась, увидев их призраки на болоте. Ты всегда винила себя в их гибели и думала, что праведный труд твоего отряда позволит забыть эту боль. Эту боль не забыть, женщина. Ты никогда не простишь себя за то, что не отправилась за ними.
Ярнея опустила голову и заплакала. А Дух продолжил свою речь:
— Подобно монаху, вы можете ограничить и запереть в клетке свою суть, но ваши поступки ее не изменят. Все добро стирается, а все содеянное зло не перестает напоминать о том, чем вы являетесь на самом деле.
Она перевела взор на Камдоба, потом на Холвета, а затем и на Сетара.
— Как можно говорить о чистоте, когда в душе скрывается такое? — обратилась она уже вслух к остальным.
Камдоб с испугом посмотрел на свой молот, будто что-то ужасное всплыло в его памяти, и выронил оружие. Холвет же, напротив, нацелил лук на Тайну. Но тут же опустил его.
— Зачем ты делаешь это? — тихо произнес он. — Зачем терзаешь? Зачем говоришь об искуплении, о котором ничего не знаешь?
Девушка промолчала. Ее лицо вдруг отразило глубокую печаль.
— Я не знаю, зачем. Но я не могу иначе. Вы видите: я лишь разрушаю. Разрушаю изнутри. Поэтому должна остаться наедине с собой навеки.
— И мы обещаем, что унесем в могилу секрет долины, если выпустишь нас! — в отчаянии воскликнул Ланво дрогнувшим голосом. — Даем тебе слово!
— Так же, как дали слово говорить правду? Нет, — она была непреклонна. — Переменчивость воли человека — это его естество. Я не могу доверить воле свой секрет. А он должен быть сокрыт от мира, и ваша жертва — малая часть. Не думайте, что Дух не ценит жизнь девяти смертных. Но вы должны понять: не мне нужна защита от мира. Миру нужна защита от меня.
Ни у кого не осталось сил на гнев, споры, мольбу. А девушка с безразличным взглядом наблюдала за измученными путниками. Они могли уйти в другие пещеры, могли остаться — ей было уже неважно.
Сетар же чувствовал вину и незавершенность. Кителиа пока слишком молода и добра душой, чтобы обнаружить в ней черноту, но почему Дух оставил в покое его? Неужели Тайна не разглядела самую тьму внутри него? В этот миг Сетар понял: он обладает тем, что ей нужно.
— Мы достаточно страдали, — сказал он столь уверенно, что снова завладел вниманием девушки. — Ты отпустишь нас.
— Что же меня заставит, воин? — спросила она, посмотрев на лежащий рядом меч.
— Я могу дать тебе то сокровенное, чего ты не можешь коснуться. Тогда ты укажешь нам дорогу.
— Ты не можешь, — отрезала Тайна. — Я видела твое прекрасное сознание. Оно открыто вежливым гостям, и в его уголках нет темных для меня мест.
Сетар усмехнулся в ответ. Много лет назад он заставил себя забыть о своем страшном секрете, и теперь ему пришлось мысленно вернуться в тот день, дабы вспомнить, что… Он сделал глубокий вдох и произнес:
— Однажды я умер.
Девушка нахмурилась и стала пристально вглядываться в его глаза в поисках лжи. И не находила ее. Слова Сетара смутили и успевших подняться путников. Они опустились обратно, а Кителиа с трудом нащупала руками каменный пол.
— В рассказе о защите Черной Крепи я умолчал о главном, — он обращался к ним, но не мог обернуться. Не смел посмотреть в глаза подруги. — Среди павших защитников был и я. Низкие стены замка осыпали вражеские стрелы. Мы несли большие потери, и очередной штурм обещал стать последней битвой для нас. Я уже планировал, как достойнее встретить погибель, однако судьба лишила меня даже этой привилегии: уклоняясь от очередной стрелы, я оступился, полетел со стены головой вниз и сломал шею.
Очнулся я вместе с дюжиной братьев в склепе под монастырем, где сотни гробниц хранили покой прославленных воинов древности. Надо мной стояли монахи. «След духа умерших да возвратит душу из небытия, пока не вошла она в бытие вечное», — хором сказали они.
Обманывая проводников, Врио был недалек от истины: некоторые богослужители Крепи умели подчинять волшебную Связь через смерть. Они вернули многих солдат, чтобы те отдали свои жизни как подобает — в сражении. И следующее действительно стало последнем, которое мы конечно выиграли. Страх охватил варваров, увидевших в стане противника тех, кого они уже послали на тот свет. Но воскресших постигла уготованная им участь. В пылу схватки ими завладевал дух умерших воинов, изголодавшийся по битве. Сражаясь за десятерых каждый, они либо погибали сами, либо впадали в вечное безумство — этих приходилось добивать своим же после боя.
— А что ты? Почему ты еще жив? — на щеках Тайны горел румянец. Она задала вопрос, на который не знала ответа.
— Как верно заметил один солдат, я не воин, а лишь «верткий подонок», — Сетар развел руками. — Чтобы выжить, нужно избежать удара, а не нанести его. Тогда я избежал самого боя. И с тех пор избегаю всего, что может ввергнуть меня в гибельное безумство. Наверное, я трус. Но я живой трус, — за его спиной послышался голос Кителии, повторившей лишь одно слово: «Умер…». Это было слышать куда легче, чем если бы она сказала:
