спрямить дорогу. Документов нет, остались на память оперуполномоченному Гвоздодеру. Вообще я теперь вне закона. На мне два трупа, к одному из них я не имею касательства. Как только этот флормазон вытащит из подвала своего охранника (гы-гы!) и доберется до обитаемой земли, меня объявят во всетерриториальный розыск. Физиономию мою срисовали в участке, фас и профиль. Размножат под копирку и разошлют по весям. Но пока дело наберет ход, я успею дойти до южной границы. Надо мне уходить. К чертям собачьим. Где-нибудь на сопредельных территориях купить фальшивый паспорт. Или в Треугольнике объявиться сирым беженцем из горячей точки. Благо, их по всему ареалу десяток наберется на любой вкус. Поселиться в нешумном месте, начать новую, правильную, полнокровную жизнь.
Только в чем она, эта полнокровность заключается? А правильность? Это ведь ощущение специфически субъективное, для каждого свое. Пока методом тыка будешь искать свою собственную правильность, варианты перебирать – тут и жизни конец, всей сказки абзац. Ну вот почему кому-то удается свою биографию писать сразу начисто, от и до без единой запинки и вычеркиваний, а другие до самой могилы тужатся и все равно оставляют после себя только ворох измусоленных черновиков? Бином Ньютона, блин. Ох. Что это я, никак о смысле жизни стал задумываться? Самое время, ну да. Когда моим портретом скоро каждый угол будет украшен. Что ж, жизнь особо опасного преступника тоже некоторым образом полнокровна (не поймите превратно, я человек добрый, никому кровь пускать больше не хочу). Вне закона, так вне закона. Люди везде живут.
VI.
Ко Всемирному центру меня, можно сказать, прибило волной. Крупномасштабная историческая стройка замкнула на себя все междутерриториальные пути, и, куда бы кто ни шел, все равно оказывался там. От нашей территории каждый день отходили обозы. Десятки рабочих волокли тачки, груженые древним культурным слоем. Я пристроился к одному такому обозу. Удалось даже подкормиться бесплатными харчами.
Идти тут всего-то два дня тихим ходом. Это наша территория широка и необъезженна, душу просторами рвет из груди. А весь Треугольник, к примеру, на одной ее половине два раза поместится. О разделительных полосах и говорить нечего. Пространство нейтральной дикой земли в наше время стремительно сокращается. Местами уже происходит слияние территорий. Тот же самый Треугольник родился в результате слияния трех Цивилизованных территорий. Антислиянисты там еще безумствуют, тухлыми помидорами промышляют, но уже без прежнего накала. Поняли, что деваться им все равно некуда. Всемирный центр – памятник их похороненным надеждам.
Когда я в первый раз увидел его фундамент, он поднимался в высоту уже метра на полтора. Вдоль дорог между территориями шастали десятки агентов-вербовщиков, раздавали проспекты. Так вот, в описаниях сооружения высота фундамента была – двадцать метров. А в поперечнике – полторы сотни. Если даже не видеть этого, а только представить, все равно глаза на лоб вылезут. Это же сколько тонн культурного слоя надо сюда вбухать, чтобы получились такие размеры?! И ведь не чьего-то там слоя, а родимого, маневренным Петровичем безвозмездно отданного. Я представил себе километры очищенной от слоя нашей земли, лысой и поруганной, и ощутил такую страшную тоску по родине, что хоть веревку намыливай. Одна отрада была – общение с нашими работягами из обозов – и той нельзя было злоупотреблять. Я же в розыске. Я изгой. Сажать себе на хвост интерпол очень не хотелось.
Я еще не решил, останусь ли здесь. Надо было узнать, можно ли получить тут документы и какой-нибудь официальный статус, кроме наемного рабочего. Я устроился неподалеку от лагеря наших обозников. Дворец Свободы строили на окраине территорий Треугольника, фактически на дикой земле. Поселок строителей был разбит тут же, на траве. Административные здания примыкали к огороженной элитной зоне добычи.
У меня еще оставалось немного денег от проданного трофейного оружия – десяток гаек. На территориях Треугольника все жутко дорого, половину этой суммы я потратил в первый же вечер. Купил себе скромный ужин в здешнем магазинчике и спальный мешок. А то холодно по ночам.
Развел огонь прямо на земле – тут все так делают. На территориях за это можно запредельный штраф схлопотать, а здесь пожалуйста – слоя ведь никакого. Жарил колбасу на палке, кипятил воду для чая. Тут-то ко мне и подсели эти двое. С виду бродяги беспачпортные, как и я. Делиться с ними колбасой я не собирался, они посидели, подумали и достали свою жратву. Рыбные консервы и еще фляжку чего-то. Налили колпачок и мне, сивуха страшная оказалась. Разговорились. Выяснили, что земляки. Хотя они сказали, что сразу признали во мне своего. Иначе не подсели бы. Им нужен был компаньон. Я заверил их, что работаю один. Тогда они вынули свой козырь – пропуск в элитзону. У обоих вид был дурашливый, губошлепский и донельзя самодовольный. Так что я им не поверил, спросил, за сколько можно купить такую бумажку. Один из них, отзывавшийся на имя Клин, состроил хитрую морду, ковырнул в консерве ложкой и сказал: «А ты проверь. Завербуйся, тебе такую же дадут. Козла из тебя сделают – во! Натурального». Второй, по имени Валуй, заржал и подавился, ошметки еды из пасти во все стороны полетели. «Я там вкалывал, – продолжал Клин. – Целый месяц. Бабок дают много, точно. Жратвы завались. Только козла заставляют делать». – «Какого козла?» Клин показал какого. На правой руке изобразил козу – мизинец и указательный вверх – и прижал ко лбу внутренней стороной. «Когда работать идешь, нужно это делать». – «Зачем?» – «А я знаю? Говорят – входит в контракт. Знак свободного и добровольного… этого… волеизъявления. Я подмахнул не читамши. Потом все время забывал делать. Два раза вызывали к начальству, воспитывали. Штрафом грозили, на второй раз уволить обещали. Разозлился я, послал их, и сам ушел. Козлом не был и не собираюсь. Во так вот. Пропуск остался».
Все это звучало так ерундово и тщеславно, что я сразу подумал: вышибли мужика за крепкую дружбу с градусами. Небось с похмелья поутру рога везде мерещились. А вот пропуск – это уже дело серьезное, требует размышления. Вообще-то я
