затем, словно притянутые магнитом, вливались. Это - как флейта древнего бога Пана. Манящая, завлекающая, гипнотизирующая.

Дебюсси не испугался после стольких лет развития европей­ской музыки вернуть нам магию одного, двух, трёх звуков (его ужасно ругал Мусоргский в своих письмах к Балакиреву).

Дебюсси не испугался вернуть человечеству чистое рассто­яние между двумя звуками, таинственную квинту. Без мажора и минора. Без привычных последовательностей аккордов.

Когда мы впервые слушаем музыку Дебюсси, то испытыва­ем странное состояние. Мы можем остаться равнодушными к его музыке, ибо в ней нет привычного развития, традиционных опор. Его звуки словно повисают в воздухе. Они бесплотны.

Но мы можем постичь эту музыку. Всей памятью древ­ности. Услышать её невероятную чистоту. Это музыка созерцания. Она живёт не движениями - Всплесками. Она - круги на воде. Она - созерцание капли росы, в которой отражается солнце.

Эта музыка - изображение не явлений, но их отблесков. Не выражение чувств, а скольжение.

Её меньше всего можно вопрошать о цели и направлении дви­жения.

Мы даже не знаем, есть ли эта цель. Если да, то нам она неведома. Так же, как в единственной опере Дебюсси «Пеллеас и Мелисанда», в ней нет ни цели, ни мотивации действий, ни даже сюжета - только догадки, обрывки фраз, видения. В ней все непонятно. Никто не знает, кто она - Мелисанда. Мелисанда не знает, откуда она.

Симфоническое произведение

«Море».
Здесь
(ура!)
всё понятно.

Это фантазия о

море
  с его движениями, разными ощущениями при разном освещении, покоем и бурей.

Море - причина самого себя.

Я боюсь предложить всем читателям слушать «Море» Дебюсси. Я не возьму на себя сразу такую ответственность. Только тем людям, которые способны к тому, что Шопенгауэр называл «незаинтересованным созерцанием».

Он наделял этим качеством только гениев. Он утверждал, что (цитирую) «обыкновенный человек, этот фабричный товар природы, ко­торый она ежедневно производит тысячами и тысячами, совер­шенно не способен к незаинтересованному созерцанию». Многие до сих пор считают Шопенгауэра величайшим из философов, когда-либо живших на нашей планете.

Я не хочу соглашаться с Шопенгауэром и его поклонниками. Поклонники обсуждают его идеи строго между собой. А вот вслух цитировать его идеи об обыкновенном человеке боятся, - можно ведь крепко получить от «фабричного товара», тем более, что, согласно Шопенгауэру, их произведено так много!

Если вас эта мысль задела, то предлагаю послушать «Море» Дебюсси из принципа. Ведь то, что я здесь устроил, называется провокацией. Шопенгауэр действительно написал это, но я вполне мог бы этого не повторять.

Слушайте Дебюсси.

Ибо более чистого и незаинтересованного созерцания в му­зыке я, пожалуй, и вспомнить-то не смогу.

А если вы испытаете потрясение от музыки, то я могу вас поз­дравить.

Весь Дебюсси - ВАШ!!!

МОДУЛЯЦИЯ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
ХТК (хорошо темперированный клавир)

О хорошо темперированном клавире Баха я всё-таки решился написать в следующей книге. А сейчас - только об одном.

Что такое ХТК?

Бах и здесь оказался на недосягаемой высоте.

Темперация и сегодня - одна из серьёзнейших проблем. Ибо вся история человечества - история поисков взаимоот­ношения музыкальных тонов, а точнее - расстояния между ними.

Дело в том, что звуки, играемые на скрипке, не абсолютно совпадают со строем фортепиано. То же - и с пением. Когда певец, чтобы петь чисто, стучит нужные ему для пения звуки по клавишам, - это верный признак того, что певец будет петь фальшиво.

То, что чисто на фортепиано - фальшиво для певцов, оркест­ров, скрипок, виолончелей.

И всё дело в том, что люди запрограммированы на нетемпери­рованный строй.

Это значит, что расстояния между двумя полутонами не всег­да одинаковы. Рояль ведь разделен на двенадцать равных полутонов, для живого же голоса или скрипки это - невозможно.

Посмотрите на клавиатуру рояля...  Во времена Баха существовали клавесины, у которых количество клавишей в пределах октавы было больше, чем 12, ибо те тона, вызываемые нажатием одной и той же клавиши на сегод­няшней клавиатуре, тогда нажимались разными. Это создавало невероятные технические проблемы для музы­кантов. И когда появились хорошо темперированные инструменты, то есть инструменты, где клавиатура разделена на 12 равных полутонов, Бах и написал свои 24 прелюдии и фуги, которые было бы со­вершенно невозможно сыграть на инструментах старой темперации.

Этим Бах способствовал закреплению новой темперации на­всегда.

МОДУЛЯЦИЯ ПЯТНАДЦАТАЯ. Александр Скрябин (1872-1915)

А может быть, если бы не скоропостижная болезнь и смерть Скрябина, если бы тогда существовали антибиотики и не случилось бы заражения крови, и Скрябин сумел бы создать свою Мистерию, то в XX веке был бы не ГУЛАГ, не Освенцим, не фашизм и коммунизм, не апокалиптическое убийство миллионов невиновных, а единение Человечества с Космосом.

И тогда открытие великим Вернадским НООСФЕРЫ (сферы Духа над Планетой) укрепило бы уверенность Человечества в правоте его, Скрябина, духовных устремлениий.

Знаю, знаю!!! История не терпит сослагательных накло­нений. (Запрещено, говоря о прошлом, употреблять ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ БЫ.)

Прошу прощения. Хотя почему-то именно сейчас мне хочется это написать. Та страна, которая первой при составлении бюджета на но­вый финансовый год под пунктом номер один напишет К-У-Л-Ь-Т-У-Р-А, сделает первый шаг по спасению человечества от вырожде­ния, от мировых экономических, политических и религиозных войн. 

МОДУЛЯЦИЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ Йозеф Гайдн (1732-1809)

Тот, кто думает, что хорошо знает музыку Гайдна, будет не­медленно наказан за самоуверенность.

Если кто-то скажет, что музыка Гайдна остроумна (и будет прав, ибо по количеству юмора в музыке с Гайдном может срав­ниться только один композитор - Прокофьев), он немедленно услышит у Гайдна музыку, свидетельствую­щую о том, что Гайдн - один из самых драматических композито­ров в истории

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×