Техника безопасности для родителей детей нового времени

открытость со стороны одного любящего человека. Открыться — значит стать уязвимым, — писал Ан­тоний Сурожский. — У человека есть способность быть ране­ным в сердце и не отвечать ни горечью, ни ненавистью; простить, принять, потому что ты веришь, что жестокость, измена, не­понимание, неправда — вещи приходящие, а человек пребывает вовеки. И умение пронести эту готовность верить до конца и лю­бить ценой своей жизни для того, чтобы не только ты, но и дру­гой выросли в полную меру своих возможностей — это подвиг».

Подлинная любовь и признательность детей, даже самых что ни на есть родных, вообще штука редкая. Это надо, как ни грустно, признать. Только тогда мы сможем хотя бы в рамках Терапевтического сообщества сформулировать ре­альные планы и цели, а не растравливать душу необоснован­ными ожиданиями.

Но и без любви нельзя.

Для заживления ран, нанесенных душе ребенка, необхо­димо средство, проникающее именно в душу, заставляю­щее ощутить новую реальность, свободу, собственную бесконечную важность для кого-то еще, то есть средство, по эффективности воздействия равное чуду.

Из воспоминаний 20-летней девушки:

«С раннего детства меня не покидало ощущение собствен­ной малости и страха перед окружающим миром. Люди воспри­нимались равнодушно, как часть пейзажа. Даже родители. Я их не чувствовала. Они меня любили, но как-то по-своему, без проникновения. Накормить, одеть — тут они были очень внимательны. Но я, видимо, хотела другого — душевного кон­такта. А тогда я ничего не могла понять — просто ощущала недостачу чего-то важного, теплого.

У меня был случай, когда я жалела маму. Я запомнила это ощущение именно потому, что оно было непривычным. Обычно, хватало формального изображения любви — правильных слов, правильных поступков. Люди не знают ничего большего. А боль­ше — 'Это уже не прилично ', — как говорят мои родители, — 'И вообще, что люди подумают?' Это они не говорят, это они так дышат».

В нашей культуре как-то не принято обсуждать с детьми этот самый важный предмет. И тогда дети начинают считать, что с родителями говорить об этом стыдно, а надо только со сверстниками во дворе.

Человеческая личность так устроена, что обязательно должна найти некий выход для стихийных страстей, подни­мающихся из недр бессознательного. Но для этого выхода нужен образ, и лучше, если его дадут родители.

Из разговора с десятиклассником в Китеже:

— Что такое, по-твоему, любовь?

— За время жизни в Китеже слышал много версий. Недавно разговаривал с Шуриком и теперь думаю, что любовь — это когда благостно все. Когда ты спокоен, душа удовлетворена. Нет, когда душе есть к чему стремиться. Когда идеал досяга­ем… Или нет… Не знаю. Любовь — это любовь. Душа нашла идеал, и она к нему стремится. Если я даже что-то выдумы­ваю, я выдумываю с собой реальным, не рыцаря в доспехах, а се­бя нынешнего.

Случай из жизни

Ко мне в дом на очередной «разбор полетов» пришли три наших молодых учительницы: Женя Р., Маша П. и Ма­ша К. Святослава было не с кем оставить, и он просто сидел рядом и слушал, как мы обсуждаем психологические про­блемы наших детей, придумываем способы воздействия, игровые ситуации. На него особого внимания не обращали; он спокойно слушал, иногда перемещался между нами, за­лезал ко мне на колени, листал книжки. А потом, когда со­вещание закончилось, Святослав подошел ко мне и про­шептал на ухо:

— Я люблю всех трех .

Кого? — не понял я.

— Девочек — вот этих — всех трех.

В этом сообщении закодирован вопрос: «Я переживаю сильное чувство, оно распирает меня изнутри, требуя выхода. Но, папа, хорошо ли это и что мне с этим делать?» Собствен­но, и слово «люблю» он употребил наобум, так как не мог по­добрать другого.

— Ну и скажи им об этом, — предложил я, демонстрируя мужскую солидарность и серьезное отношение к его призна­нию.

Светик весь изнутри словно засветился, таким соблазни­тельно простым оказался выход из затруднения, но, подумав, покачал отрицательно головой.

— Стесняешься? — спросил я.

— Да.

— А ты подойди к каждой и скажи ей на ухо.

Я до сих пор не уверен, что именно это слово подходит для описания подобных светлых переживаний. Но как еще можно было назвать это чувство — «приятие», «безопасная привязанность»?

Сын поколебался немного, но потом неспешно и основа­тельно сделал так, как я советовал. Интересно было смотреть на то, как менялись лица девушек. Они тоже не очень пони­мали, что делать в такой ситуации. В нашем коллективном опыте нет предписаний, как реагировать на искреннее объ­яснение в любви со стороны пятилетнего мальчишки. Впро­чем, оказалось, достаточно просто поблагодарить и чмокнуть в щечку.

Святослав, довольный, сел за стол и занялся рисованием. Похоже, на этом этапе познания мира тема оказалась исчер­панной. Он чувствовал себя победителем. Он рискнул и по­лучил приз — радость и благодарность. Первый опыт, самый сильный, самый яркий уже в силу своей первозданной но­визны, удался. Поэтому, именно этот первый опыт и запи­сывается как программа в основу личности.

Потом в школе Святослава будут высмеивать за попытку сказать кому-нибудь на ухо про любовь, потом ревнители нравственности объяснят, что любить можно только одну девушку и обязательно нужно сделать ее своей женой. На не­го еще успеют навесить чувство вины, изрезать его свободно текущее эмпатичное сознание ножом запретов на лоскутья обид и негативного опыта.

Но главное уже сделано. Внутри него все равно будет жить глубокая подсознательная уверенность, что любить лю­дей — хорошо. И нет ничего стыдного в том, чтобы говорить о своем чувстве. А те, кто смеется над этим, просто чего-то лишены в этой жизни.

Так закладывается основа свободного развития и отваги жить не по предписанным образцам, а в поиске. Это риско­ванно, но только такой путь ведет к счастью.

Из одной душевной беседы с юношей из хорошей семьи:

Почему ты избегаешь слова «любовь»?

Потому что я не знаю, что это такое; правда, раньше я не замечал того, чего не знаю.

Вспомни родителей, вспомни раннее детство. Ты и тогда не ощущал, что такое любовь?

Не помню, что я ощущал. Но с этим словом у меня ничего не связано. Но, очевидно, родители меня любили.

Даже в том, как ты это говоришь, видна неуверенность. Как раз для тебя это не очевидно. Твой главный орган чувств — очи — этого не видят. Попытайся вспомнить что-нибудь, свя­занное с родительской любовью.

Помню, мне подарили надувного медведя Бонифация. Я был потрясен. Мне до этого не дарили ничего. У меня игрушки как-то сами появлялись. Их было много, два мешка резиновых игрушек… очень много машинок, но я не помню, чтоб мне их да­рили.

Когда ты впервые услышал слово «любовь»?

Во втором классе ко мне подошла девочка и сказала: «Я тебя люблю». А меня вырубило. Я, во-первых, не знал, как реагировать, а во-вторых, не знал, что значит это слово.