XVII
Рассвело. Солнце выкатилось из-за аджарских гор и глянуло в Озургетскую низменность. Солнечные лучи проникли сквозь туман, и листья, покрытые крупными каплями росы, ожили. Проснулись птицы, и в их звонком щебете потонул шум реки Бжуджи, неумолчно звучавшей в ночной тишине.
Человек пятьдесят вооруженных повстанцев окружили Амбако Шаликашвили и Георгия. Часть из них вместе с ними зашла в шалаш, остальные остались ждать на дворе. Одни приуныли, другие были полны гнева и мужества. У Шаликашвили и Бесиа был грозный вид. Георгий, напротив, приуныл.
— Боже! — горько воскликнул Шаликашвили. — Что натворили эти иуды! Больной, я лежал у себя дома в постели. Пристали ко мне, насильно заставили присягнуть. Знает бог, я приложил все усилия, чтобы победить! Оставалось еще совсем немного до конца, и вдруг такая измена! — Он плюнул с презрением.
— Когда я учился в России, — сказал Георгий, — мы часто собирались и обсуждали положение народа. Сердце щемило у нас от сочувствия народу, каждый готов был принести в жертву себя, чтобы помочь делу. Не перечислить, сколько способов мы изобретали для этого. Когда однажды мы заговорили об организация, восстания, один товарищ, постарше других, сказал: «Народ не знает, как надо действовать. Он могуч, но в роковое мгновение может вдруг 'опустить руки. Его так легко обмануть!» Я не верил тогда в правоту того товарища, а теперь вижу, что он знал, что говорил.
— Хасан-бег тоже опоздал, не начинает обстрела города. Это тоже измена? Давайте, ребята, одни, — нас полсотни человек, — нападем на город. Пусть будет что будет! Не беда, если нас перебьют! Пусть изменники радуются своему грязному делу, — сказал Шаликашвили.
— Правильно! — подхватил Бесиа. — Убьют, но зато мы погибнем с честью.
— Верно! — поддержало несколько человек.
— Что могут сделать полсотни бойцов с целым войском? — сказал Георгий. — Уж лучше дождаться выступления Хасан-бега Тавдгиридзе. Тогда, возможно, и наши люди спохватятся и поддержат нас. — Да, так лучше, — согласились многие.
— А если и Хасан-бег предал нас? Если он вовсе не начнет действовать? Тогда что? — опросил Симон.
— Враги перехватили все пути, и я уже не могу добраться до Хасан-бега, — сказал Шаликашвили.
— К нему нельзя больше пройти, всюду неприятельские заставы, — подтвердил кто-то.
— Вот что меня удивляет, — сказал Шаликашвили, обращаясь к Георгию. — Еще вчера вечером неприятель не смел носа высунуть из города, а сегодня он почти окружил Хасан-бега с его войском! Если Хасан-бег не изменил, как же он мог допустить до этого?
— Удивительно! Но я все же не могу поверить, что Хасан-бег стал предателем, — сказал Бесиа. — Такой храбрый человек и — изменник! А теперь вот что надо сделать, — продолжал он. — Оставим здесь человек десять, может они понадобятся Амбако и Георгию, а сами пойдем еще раз к нашим. Вдруг бойцы послушаются нас, передумают. А тем временем, если Хасан-бег не изменил, должен начаться обстрел города. Если же все отпали от нас, что нам остается? Мы должны будем погибнуть в бою, для чего нам жить опозоренными?..
— Хорошо говорит Бесиа, — поддержало его несколько голосов. — Пойдем к своим товарищам и попробуем их уговорить. И если они предпочтут покрыть себя позором, мы сами выполним свой долг.
Десять человек остались с Амбако и Георгием, а остальные пошли к шалашам своих товарищей, сложивших оружие.
Амбако и Георгий тоже хотели сами итти с ними, но им посоветовали остаться на случай, если Хасан- бег пришлет к ним своих людей спросить какого-нибудь совета.
Солнце приблизилось уже к полудню, а Бесиа и его товарищи все ходили среди повстанцев и уговаривали их.
— Дело идет к концу, не годится бросать его на полпути, — говорили они. — Вы действуете наруку врагам. Начнем штурм Озургети.
Но эти речи слушали с сомнением.
— Вы не пророки! — отвечали им крестьяне. — Идите драться сами, если хотите, а мы не пойдем. У Бесиа в свое время отца побили, вот он и хочет отомстить начальнику.
Бесиа заметил Иване и его слугу Козиа. Они ходили в толпе, разнося радостную весть.
— Конец нашим бедам! — говорили они. — Мы добились всего, чего хотели. Сегодня же начальник и наши господа пришлют нам гонца с вестью, что крепостному праву конец, что налогов больше не будет, и запросят у вас мира. Вот чему верьте... Не верьте никому другому, не вступайте в бой.
Бесиа хотел застрелить Иване, но Симон удержал его.
— Не сходи с ума! Если ты убьешь его, тебя само-го убьют. Это будет наруку только нашим врагам.
— Хорошо бы убрать его с дороги, но ничего не поделаешь! — со злобой проговорил Бесиа, опуская ружье.
Иване не слыхал этого разговора и не заметил, как в него целился Бесиа. Проходя близко от него, он пробормотал себе под нос:
— Погоди немного, потешу я тебя! Но Бесиа тоже не слыхал этих слов.
Вместе с Симоном направился он к пригорку, на котором стояли плетеные из лозняка шалаши. Их обитатели, видимо, недавно встали, и теперь одни неспеша умывались, другие крестили зевающий рот, третьи неторопливо завтракали. Их ружья стояли, прислоненные куда попало.
— Ну, и молодец же ты, Атаниа! — крикнул Бесиа, проходя мимо рослого юноши, который считался одним из надежнейших бойцов, пока ему не сказали, что заключается мир. — Надеялись мы на тебя, а ты разгуливаешь безоружным! К самому концу ты переломил нам спину и покинул нас. Недаром говорится: «Конь узнается в конце пути». — Враги согласились на наши условия. Чего же тебе еще? — ответил юноша в недоумении.
— Увидишь сам, согласились они или нет! И ты мог поверить Дата и Иване?
— Неужели они обманули? Подождем сегодня и завтра, а там, если они соврали, я у них глаза выцарапаю.
— Как же! Сначала они у тебя выцарапают глаза, а там посмотрим, как ты без глаз разглядишь их!
Симон и еще несколько парней, стоявших поближе, рассмеялись.
— Весело ли ему, грустно ли, а всегда пошутит! — ласково сказал о нем Симон. — Бесиа, а Бесиа, изменил, кажется, нам и Хасан-бег. Смотри, как солнце высоко стоит! Где же он?
— Да, дела плохи! Давай вернемся к Шаликашвили и приведем в исполнение наш замысел, — сказал Бесиа, потом повернулся снова к Атаниа, спросить еще раз не пойдет ли он с ними, но в это время раздался крик:
— Убивают! Убивают! Измена! Спасайся, кто может!
И вдруг Бесиа увидел, что к шалашам повстанцев приближаются русские отряды и имеретинские всадники. Среди повстанцев поднялась суматоха.
— В лес! Бегите в лес! — кричали одни.
Но было уже поздно. Русские занимали опушку леса.
— За ружья, ребята, за ружья! — кричал Бесиа. — Мы рассеем врага, как стадо коз!
Он бросился с ружьем на конных имеретин. За ним последовали Симон и еще несколько ребят.
Грянули выстрелы, и несколько имеретинских всадников свалилось с коней.
— Дата нас предал! Идем за Бесиа! — кричал Атаниа.
Услышав этот крик, человек сто схватилось за оружие. Бесиа и его друзья, скрываясь за деревьями, заряжали ружья.
— Оплошали мы, Симон! — прокричал Бесиа Симону. — Сейчас нападут на Амбако и Георгия и убьют их!
— Не бойся, они под хорошей защитой! Да и место у них выгодное для обороны.
