сказалъ:
— Кури пока… Тамъ вашему брату курить не полагается…
— А остальныя? — спросилъ я.
— На кой он? теб??!. Помалкивай, небось!…
Придя въ часть, мы вошли по л?стниц? въ комнату, гд? сид?ли и что-то писали двое: одинъ съ бородой, постарше, другой безъ бороды, помоложе.
Городовой передалъ имъ какую-то бумагу, объяснилъ, въ чемъ д?ло, и ушелъ…
Господинъ, помоложе, спросилъ мое имя, фамилію, званіе, откуда я родомъ, и посл? этого, подойдя ко мн?, началъ съ необыкновенно серьезнымъ видомъ ощупывать и ошаривать меня со вс?хъ сторонъ, ища чего-то… Прод?лавъ это и не найдя ничего, онъ кликнулъ солдата.
— Отведи его! — сказалъ онъ, кивнувъ на меня, и, закуривъ папироску, добавилъ:- На родину захот?лъ, гусь-то… по охот?… хи, хи, хи!… ну, что-жъ, пусть попробуетъ…
— Пожалуйте, господинъ, — ухмыляясь и шевеля, какъ котъ, шетинистыми подстриженными усами, сказалъ солдатъ и повелъ меня изъ этой комнаты въ пом?щеніе для арестантовъ, назначенныхъ къ пересылк?.
Поднявшись по л?стниц? на другой этажъ, солдатъ остановился на площадк?, около плотно запертой двери и позвонилъ. Застучали какіе-то засовы, дверь отворилась, и мы вошли въ узкій, высокій, страшно длинный полутемный корридоръ. Л?вая сторона этого корридора представляла сплошную глухую ст?ну… Въ другой ст?н?, на изв?стномъ разстояніи одна отъ другой, видн?лись двери, съ маленькими оконцами-«гляд?лками» посредин?.
Двери эти то и д?ло отворялись, и изъ нихъ выходили и входили какіе-то странно од?тые люди. Люди эти сновали и по корридору туда и сюда, точно одур?вшіе бараны…
Мн? приказали идти въ камеру и быть тамъ, пока не потребуютъ. Я отворилъ первую дверь, вошелъ и остановился въ испуг?, пораженный общимъ видомъ камеры.
Въ камер? трудно дышалось протухлымъ, необыкновенно тяжелымъ воздухомъ; отъ скользкаго, обшарканнаго ногами пола, заплеваннаго и загаженнаго, несло сыростью и какой-то кислятиной… Св?тъ, проникавшій сквозь огромныя за чугунными р?шетками окна, былъ похожъ на туманъ или дымъ. Вся обстановка и лица людей, благодаря этому св?ту, принимали какой-то с?рый, печально-испуганный видъ…
М?стъ свободныхъ не было… Всюду: на деревянныхъ нарахъ, занимавшихъ средину камеры и шедшихъ вдоль ст?нъ, а также подъ нарами и въ проходахъ лежали, сид?ли, стояли и ходили люди…
Не смолкавшій ни на минуту общій гулъ и ревъ множества челов?ческихъ голосовъ наполнялъ огромное пом?щеніе, нагоняя на душу безотчетный страхъ и щемящую тоску…
Думалось почему-то, что вотъ-вотъ все эти с?рыя ст?ны, и окна, и люди, провалятся и полетятъ куда-то въ преисподнюю…
IV
Постоявъ около двери и н?сколько освоившись съ общимъ видомъ камеры, я сталъ искать глазами м?стечка, гд? бы приткнуться, посид?ть… М?стечко отыскалось тутъ же, неподалеку отъ двери, около огромной печи, на полу… Я пробрался туда и потихоньку с?лъ, боясь, какъ бы не зац?пить и не разбудить лежавшаго на полу навзничь и тяжело храп?вшаго высокаго, с?добородаго, косматаго челов?ка, съ огромнымъ распухшимъ носомъ. Онъ храп?лъ, вздрагивалъ вс?мъ т?ломъ и бормоталъ во сн? ругательства.
Я с?лъ около него, прислонился спиной къ ст?н? и сталъ смотр?ть и слушать…
Люди, молодые и старые, симпатичные и наглые, грязно и б?дно од?тые, безъ всякаго д?ла, ругаясь и крича, бродили по камер?, какъ мухи л?тнимъ днемъ бродятъ ц?лой тучей по столу въ душной и старой крестьянской изб?…
Входная дверь отворялась и хлопала безпрестанно… Около этой двери на полу стояла не подтертая еще зловонная лужа. Лужа эта образовалась, очевидно, изъ переполненной за ночь «парашки».
Какой-то молодой малый, худой, какъ скелетъ, въ кл?тчатыхъ набойчатыхъ порткахъ и въ ситцевой «б?лорозовой» рубашк?, безъ пояса, съ разстегнутымъ воротомъ, босой, съ грязными, точно въ чернилахъ, подошвами ногъ, лежалъ лицомъ кверху, около самой лужи, раскинувъ по сторонамъ руки, и кр?пко спалъ, широко открывъ ротъ… Рядомъ съ нимъ сид?лъ, скорчившись, тоже совс?мъ еще молодой парень въ деревенской поддевк? и въ валенкахъ и плакалъ, утираясь рукавомъ поддевки.
Я долго гляд?лъ на этого парня, и мн? стало жаль его.
«О чемъ онъ думаетъ? О чемъ плачетъ»?..
Мн? хот?лось поговорить съ нимъ и не хот?лось вставать изъ боязни потерять м?сто. Но вотъ онъ пересталъ плакать, поднялся, почесалъ об?ими руками голову и взглянулъ на меня. Я воспользовался этимъ и поманилъ его рукой. Онъ робко, неуклюже, какъ медв?дь, шлепая сырыми подошвами подшитыхъ валенокъ, подошелъ ко мн? и остановился, моргая опухшими красными глазами.
— Присядь, землячекъ, — сказалъ я, пот?снившись въ сторону.
— А теб? что? — спросилъ онъ и прис?лъ передо мной на корточки.
— О чемъ это ты рев?лъ? — спросилъ я.
Онъ засоп?лъ носомъ и еще шибче заморгалъ глазами.
— Заревешь зд?сь, — началъ онъ хриплымъ голосомъ, — обокрали меня!..
— Какъ такъ?..
— Какъ?.. Очень просто! Вотъ была зд?сь у меня въ пол? трешница зашита… уснулъ ночью… проснулся — н?тъ!… выр?зали ножомъ… точно корова языкомъ слизнула…
— Не слыхалъ?..
— Гд? слышать!… жулье тутатко… ловкачи!..
— А ты какъ же попалъ сюда?..
— Сдуру и попалъ… Прямо отъ своей глупости… Научили меня… Я, видишь-ли, добрый челов?къ, пятый м?сяцъ въ Питер? болтаюсь безъ д?ла. Прожился, про?лъ все… А тутъ, хвать, изъ дому письмо пришло: прі?зжать велятъ немедля… Братья, вишь ты, д?литься тамотка задумали… Я туды… я сюды… какъ быть?.. А мн? не близкой св?тъ домой-то… въ Орловскую губерню… не мутовку облизать у?хать-то туда… Ну, и посов?товалъ мн? одинъ челов?чекъ на этапъ попроситься… «Доставятъ, баитъ, за милую душу»… Ну, я съ дуру-то и послушай… Трешницу-то мн? землякъ далъ. Я ее и зашилъ въ полу, думалъ: годится дома… Анъ вотъ те годится!… Шестыя сутки зд?сь вотъ, какъ въ котл? киплю… Не приведи Богъ зд?сь и быть- то!..
— Плохо?
— Сибирь!… Нашего брата зам?стъ собакъ почитаютъ… Узнаешь самъ: каторга, сичасъ издохнуть…
— Да что-жъ тебя такъ долго не отправляютъ?
— А песъ ихъ знаетъ!… Партію, вишь ты, подгоняютъ, канплектъ… Отседова, баютъ, въ тюрьму еще погонятъ… Тамотка, гляди, просидишь денъ пять, а то бол?… пока этапъ наберутъ на Москву.
«Ну, ну, — подумалъ я, слушая его, — д?ло-то плохо»!
— А в?дь я тоже, землякъ, не плоше тебя по вольному этапу иду, — сказалъ я ему.
— Дуракъ, значитъ, и ты вышелъ! — сказалъ онъ и, помолчавъ, продолжалъ: — В?ришь Богу, измаялся я зд?сь… обовшив?лъ… Въ тюрьму бы ужъ, что-ли, скор?й гнали… Тамотка, баютъ, много лучше зд?шняго… Зд?сь ни по?сть, ни уснуть… Собака, сичасъ провалиться, и та сыт?й!… Дадутъ теб? пайку хл?ба съ фунтъ, хоть гляди на нее, хоть ?шь, какъ хошь… Похлебки принесутъ — собака сб?сится… Да и той, коли усп?лъ ложки три хлебнуть — говори слава Богу… Такъ-то плохо и не приведи, Царица Небесная!..
Онъ хот?лъ разсказать еще что-то, но не усп?лъ, потому что въ это время проснулся лежавшій на полу рядомъ со мною челов?къ… Проснувшись, онъ уставился на меня огромными съ кровяными б?лками глазищами и зарычалъ какимъ-то сдавленно-сиплымъ басомъ:
