— Ты откуда взялся, а?.. Какого ты чорта развалился зд?сь, какъ дома на печк??.. М?сто-то твое, что-ли?.. Зд?сь, братъ, давнымъ давно занято… Убирайся-ка, братъ, къ… пока ц?лъ!..
— А ты купилъ его, что-ли? — спросилъ я.
— Купилъ… стало быть, купилъ!… Поговори еще, с?рый чортъ…
Парень въ поддевк? поднялся и, дернувъ меня за рукавъ, сказалъ:
— Пойдемъ, землякъ, курнемъ… Не связывайся!..
Я поднялся и пошелъ за нимъ. Онъ вышелъ въ корридоръ и, пройдя его весь, свернулъ вл?во и отворилъ дверь въ отхожее м?сто.
Смрадная, вонючая комната была переполнена. Въ углу топилась печка… Къ этой печк? то и д?ло подскакивали люди закурить… Курили не вс?… курили счастливцы… большинство, съ какой-то особенной жадностью, ожидало, когда курящіе кинутъ обмусленный окурокъ на вонючій полъ, чтобы броситься къ нему, схватить и жадно, обжигая губы, затянуться разъ-другой…
Табакъ зд?сь, какъ я потомъ узналъ, ц?нился страшно дорого, потому что курить запрещалось и пронести его съ воли было трудно. Мой парень пронесъ его, какъ оказалось, подъ тульей своей деревенской шапки и берегъ, какъ святыню.
Не усп?ли мы покурить, какъ по корридору раздался крикъ: «За хл?бомъ! За хл?бомъ»!..
— Пойдемъ скор?й! — сказалъ парень, — сейчасъ хл?бъ принесутъ… раздавать станутъ…
Мы поб?жали съ нимъ по корридору въ нашу камеру.
Въ камер? все всполошилось. Спавшіе подъ нарами повскакали и выл?зли оттуда, грязные, оборванные, страшные… Вс? л?зли и толкались къ двери… что-то дикое, злое и вм?ст? жалко-униженное чувствовалось въ этой толп? голодныхъ людей…
Вскор? принесли въ большихъ б?лыхъ корзинахъ хл?бъ и начали не раздавать, а прямо-таки швырять «пайки» какъ попало, точно голоднымъ собакамъ на псарн? куски конины…
Люди, съ возбужденными, красными или бл?дными лицами, съ широко открытыми глазами, толкаясь, ругаясь скверными словами, л?зли къ корзинамъ и хватали хл?бъ съ такой жадностью, что страшно было гляд?ть.
Схвативъ кое-какъ свой «паекъ», я отошелъ къ окну и с?лъ на подоконникъ, ожидая, что будетъ дальше.
Около меня и кругомъ толкалась, шум?ла, орала толпа, такъ, что голова шла кругомъ и мутилось въ глазахъ. Вдругъ какой-то, какъ я зам?тилъ, молодой, черноволосый, въ одной рваной рубах? малый выхватилъ у меня изъ рукъ мой «паекъ» и прежде, ч?мъ я усп?лъ что-либо сд?лать, пырнулъ подъ нары и скрылся. Вид?вшіе это близь стоявшіе люди подняли меня на см?хъ.
— Ворона!… деревня!… эхъ ты, разинулъ хлебово-то!… - слышалось кругомъ, — ха-ха-ха!… Вотъ такъ ловко! губа толще — брюхо тоньше… Дураку наука… дураковъ и въ алтар? бьютъ…
Я всталъ и отошелъ отъ этого м?ста на другое, подальше. Тяжело было у меня на душ?. Прямо-таки хот?лось плакать. Вся эта обстановка: грязь, вонь, крики, злоба — давили и терзали сердце мучительной, нестерпимой болью…
— Эй, родной! а, родной! слышь… землякъ! — услыхалъ я позади себя голосъ и, оглянувшись, увидалъ, что меня кличетъ какой-то сидящій на краю наръ, небольшой с?добородый, пл?шивый старикашка. — Ты чего-жъ это ходишь безъ хл?ба-то? — продолжалъ онъ, оглядывая меня. — Аль не хошь получать? ступай, бери, а то опоздаешь…
Я подошелъ къ нему и разсказалъ то, что сейчасъ только что случилось со мной.
— Экой гр?хъ-то какой, — сказалъ онъ, — ну народъ!… Точно, прости Господи, псы… изо рта кусокъ рвутъ!… Какъ же теб? быть-то?.. Ты купилъ бы, а?.. у кого ни на есть…
— А гд? деньги-то?..
— Н?ту?.. ну, можетъ, еще что есть… Я-бъ те продалъ пайку…
— Да у меня н?тъ ничего…
— Изъ одежи, можетъ, что… жилетки н?тъ-ли?..
— Вотъ что есть у меня, — сказалъ я, доставъ изъ кармана листовъ шесть сложенной чистой, какъ-то уц?л?вшей у меня бумаги, — больше ничего н?тъ…
— А ну-ка, покажь!..
Онъ взялъ бумагу, осмотр?лъ внимательно каждый листикъ и, опять сложивъ, какъ было, сказалъ, передавая ее мн?:
— Много-ль же теб? за нее дать-то? — онъ опять взялъ бумагу изъ моихъ рукъ, — на вотъ, коли хошь, дамъ кусокъ… а?.. аль мало?..
И, говоря это, онъ передалъ мн? черствую, завалящую съ выглоданнымъ мякишемъ корку хл?ба.
Я взялъ и торопливо, глотая подступившія къ горлу и начавшія душить меня слезы, отошелъ отъ него прочь.
— А сольцы-то? — крикнулъ онъ мн? всл?дъ, — на сольцы-то!… Возьми!..
V
— За об?домъ!… Эй, за об?домъ! — заорали вдругъ гд?-то около двери.
Н?сколько челов?къ бросились б?гомъ вонъ изъ камеры и вскор? возвратились назадъ, неся огромныя деревянныя чашки. Въ чашкахъ что-то дымилось и запахло ч?мъ-то кислымъ.
— Разбирай ложки!… садись!… жри, православные!… по пяти челов?къ на чашку!
Я, всл?дъ за другими, схватилъ изъ кучи брошенныхъ на нарахъ ложекъ одну и, вооружившись ею, всталъ въ числ? пяти около одной изъ дымившихся чашекъ, поставленныхъ на нарахъ и наполненныхъ какой-то мутной жижей. Держа въ одной рук? ложку, а въ другой стариковскую корку, я приготовился, такъ сказать, къ бою…
— Ну, готовы? — спросилъ высокій круглолицый, съ нагло отчаянными на выкат? глазами, малый и постучалъ своей ложкой объ край чашки.
Чашку опорожнили въ одну минуту. Сд?лалось это такъ скоро, что я не усп?лъ понять, что такое мы хлебали. Буквально пришлось проглотить не больше трехъ ложекъ, да и то съ гр?хомъ пополамъ, расплескавъ половину на полъ.
Страшно было гляд?ть, съ какой зв?риной жадностью черпали и торопливо глотали люди эту отвратительную, грязную болтушку!..
Что-то ужасное, что-то унизительно-подлое, не похожее на челов?ческую ?ду, было въ этомъ торопливомъ пожираньи!.
— Волки, голодные волки! — думалъ я, и вдругъ какъ-то сразу припомнилась и всплыла предо мной картина, которую я вид?лъ однажды, зимней, холодной, лунной ночью у себя дома, на родин?. Одинъ старикъ, мой пріятель, страстный охотникъ, бывшій кр?постной челов?къ, жившій въ им?ніи на поко?, сд?лалъ «приваду» на волковъ, начинивъ эту «приваду» (дохлую лошадь) стрихниномъ, и позвалъ меня ночью въ ригу, изъ которой при лун? хорошо была видна эта лежавшая на опушк? мелкорослаго осинника «привада», — посмотр?ть, какъ будутъ ее «жрать» волки.
Помню, с?ли мы съ нимъ, притаясь въ полуразвалившейся риг?, и стали ждать…
Полная луна плыла по чистому, усыпанному зв?здами, холодному небу и ярко св?тила. Было видно далеко и къ л?су, и въ пол?…
Въ полночь пришли волки… Ихъ было пять штукъ… Издали было видно, какіе они худые, шаршавые и злые… Они не сразу бросились на «приваду», — но сначала тихо обошли ее кругомъ, подозрительно нюхая носомъ воздухъ… потомъ, какъ то внезапно, одинъ изъ нихъ, самый, должно быть, старый, большой, поджарый, длинный, сд?лалъ огромный скачокъ вц?пился зубами въ бокъ лошади и рванулъ къ себ?… За нимъ скакнулъ другой, третій, вс?… Видно было, съ какой ужасной жадностью, ощетинившись, какъ-то визжа, принялись они рвать мясо… Слышно было, какъ трещатъ кости… Я, помню, не отрывая глазъ, гляд?лъ на эту картину… Впечатл?ніе было страшно тяжелое, и, вм?ст? съ т?мъ, мн? было жалко этихъ шаршавыхъ худыхъ, наголодавшихся волковъ, какъ теперь было жалко этихъ людей…
