онъ вдругъ разговоръ, ощупывая рукой мое пальто, — давай, см?няемся на пинжакъ?.. Придачи дамъ, а?. не хошь?.. Ну, твое д?ло!… А я-бы далъ на бутылку… На теб? вся одежда ничего… казенной теб? не дадутъ… Гляди, коли п?шкомъ идти, придется до дому, то прохватитъ тебя… Не будь у тебя пальтишка, полушубокъ дали бы… В?рно я теб? говорю… См?няемъ, а?..
Я ничего не отв?тилъ ему и молча пол?зъ вонъ изъ-подъ наръ. Слова этого челов?ка нагнали на меня еще большую тоску Я досадовалъ и раскаивался, что попалъ, по неопытности, на этотъ «этапъ»… Но, д?лать было нечего, приходилось сид?ть у моря и ждать погоды
XI
Прошло четыре томительно долгихъ дня. За эти дни я сильно затосковалъ…
Мн? стало казаться, отъ постояннаго шума, вони, сквернословія, грязи и рвани, я живу гд?-то за тридевять земель, въ какомъ-то другомъ царств?, гд? люди только и знаютъ, что валяются на грязныхъ, смрадныхъ нарахъ, давятъ нас?комыхъ, ругаются, ?дятъ вонючую похлебку, не знаютъ ни радости, ни любви, ничего, кром? злобы, ненависти, обиды, слезъ и затаеннаго отчаянія…
Мн? казалось, что вся эта огромная камера, съ ея окнами, потолкомъ, ст?нами, со множествомъ людей, молодыхъ и старыхъ, рваныхъ и грязныхъ, была наполнена не воздухомъ, а злобой и отчаяніемъ…
Люди отъ постояннаго пребыванія вм?ст?, полуголодные, изъ?денные нас?комыми, грязные, озлобленные, опостыл?ли другъ другу и ненавид?ли другъ друга до глубины души…
Было страшно и жутко! Сердце ныло и плакало постоянно… До боли было жаль вс?хъ этихъ людей и себя, и вся жизнь казалась ч?мъ-то страшнымъ, ненужнымъ, мрачнымъ, тоскливо-печальнымъ!..
Вечеромъ, на четвертый день, посл? пов?рки, мн? объявили, наконецъ, что на другой день поутру, вм?ст? съ другими, меня погонятъ въ тюрьму.
Изъ нашей камеры назначили къ отправк? въ тюрьму челов?къ тридцать, да изъ другихъ камеръ по столько же, если не больше. Вообще, народу собралось много… И какого народу!… «Какая см?сь одеждъ и лицъ»!..
Рано утромъ всю эту разношерстную толпу выгнали на дворъ, построили, сд?лали перекличку и «погнали»…
Утро было холодное, дулъ пронзительный в?теръ и прохватывалъ до костей… На прямыхъ, малолюдныхъ и мрачныхъ улицахъ, по которымъ насъ гнали, было какъ-то тоскливо и жутко.
Темно-свинцовое небо вис?ло надъ головами и точно давило… Откуда-то, не то съ фабрики, не то съ жел?зной дороги, доносились пронзительно-жалобные свистки, нагонявшіе на измотавшуюся и безъ этого душу еще большее уныніе… Было до того гадко и тошно, что такъ бы, кажется, закрылъ глаза и полет?лъ въ какую-нибудь пропасть отъ всего этого ненужнаго безобразія, которое люди называютъ жизнью!..
Наша грязная и рваная толпа шла торопливо и молча, м?ся ногами бурый сн?гъ, возбуждая своимъ видомъ въ прохожихъ любопытство и жалость…
Я шелъ, испытывая скверное чувство: точно кто-то подгонялъ меня сзади кнутомъ… Мн? казалось, что люди, смотр?вшіе съ тротуаровъ, видятъ во мн? не челов?ка, а что-то отвратительное и страшное.
Шли мы долго и все какими-то малолюдными улицами… Очевидно, т?мъ, кто распоряжался нами, было стыдно вести нашу жалкую, грязную, дикую партію тамъ, гд? много прохожихъ…
Судя по тому, какъ обращались съ нами, в?роятно, насъ не признавали за людей, которымъ такъ же и больно, и холодно, и стыдно, и голодно, какъ и вс?мъ, а прямо-таки считали какимъ-то паршивымъ, зачумленнымъ стадомъ козлищъ, которыхъ стоило-бы пришибить поскор?е, да бросить гд?-нибудь, чтобы не видали!..
XII
У тюремныхъ воротъ партія остановилась… Стали пускать въ калитку по одиночк?. У калитки стоялъ надзиратель счетчикъ, который каждаго проходившаго, не глядя на него, а глядя куда-то поверхъ головъ, хлопалъ по спин? и громко произносилъ: 1-й, 2-й, 5-й, 10-й и т. д.
Посл? этого вс?хъ насъ провели въ огромную, св?тлую и чистую комнату, пріемную и, переписавъ, отправили въ кладовую сдавать свою одежду и над?вать казенную.
Мн? не хот?лось, да собственно и не зач?мъ было над?вать казенный изъ толстой матеріи вонючій пиджакъ, потому что у меня былъ свой. Поэтому я завернулъ и сдалъ на храненіе только одно верхнее пальтишко, все же остальное осталось на мн? свое.
Получивъ картонный No, я отошелъ въ сторону, къ т?мъ, которые переод?лись, и сталъ ждать, что будетъ дальше.
Переод?вшись въ одинаковые костюмы, люди показались мн? съ виду какъ будто совс?мъ другими. Не было той гадкой, разношерстной рвани, которая такъ р?зко бросалась въ глаза и отталкивала своимъ тяжелымъ видомъ въ частномъ дом?…
На вс?хъ были над?ты сравнительно кр?пкіе и чистые пиджаки и, подъ цв?тъ имъ, такіе же длинные на выпускъ, толстые штаны.
Лица людей, какъ будто тоже, вм?ст? съ одеждой, перем?нились и стали гораздо лучше и весел?й… Да и вообще вся обстановка тюрьмы не производила тяжелаго впечатл?нія, а, напротивъ, зд?сь, сравнительно съ т?мъ м?стомъ, откуда насъ пригнали, было все хорошо, св?тло, чисто и напоминало своимъ видомъ скор?е больницу, ч?мъ тюрьму… Не было этого ужаснаго, сплошного крика, не было сквернословія и не было той особенной, невыносимо-гадкой вони, которая царила въ камер? частнаго дома…
Посл? того, какъ д?ло съ переод?ваньемъ уладилось, насъ повели по широкой л?стниц? въ верхній этажъ и тамъ въ корридор?, построивъ вс?хъ по четыре челов?ка, затылокъ въ затылокъ, сд?лали перекличку, ощупали каждаго и ужъ посл? этого разм?стили по камерамъ…
XIII
Вс?хъ насъ собралось въ камер? челов?къ тридцать, хотя пом?щеніе камеры могло вм?стить въ себ? несравненно большее число людей.
Вс?хъ насъ гнали на родину этапомъ, и, кажется, одинъ только я д?лалъ это путешествіе въ первый разъ. Вс? остальные были рецидивисты или, по зд?шнему, «спиридоны повороты»… Этимъ «спиридонамъ» — я не знаю и не понимаю почему, — давалось казенное б?лье и верхняя одежда въ полную собственность, которая, по прибытіи на м?сто назначенія, сейчасъ же пропивалась, и «спиридонъ», вытрезвившись и облачившись въ какую-нибудь рванину, снова шагалъ въ Питеръ…
Камера, куда заперли насъ, представляла изъ себя отличное, св?тлое, теплое и чистое пом?щеніе. Черный асфальтовый, натертый воскомъ полъ лоснился и блест?лъ, точно покрытый лакомъ. Посредин? стоялъ чистый, окрашенный с?рой краской, длинный, узкій, почти во всю длину камеры, столъ. Около него, по об?имъ сторонамъ, стояли такого же цв?та и тоже такія же чистыя скамейки.
По ст?намъ, направо и нал?во, были пристегнуты парусиныя койки подъ NoNo…
На полк?, близь входной р?шетчатой, чугунной двери, сквозь которую было видно все, что д?лается въ корридор?, стояло н?сколько штукъ, изъ красной м?ди, вычищенныхъ и гор?вшихъ, какъ огонь, большихъ чайниковъ… Въ одномъ изъ отдаленныхъ угловъ камеры было устроено отхожее м?сто, тоже отличавшееся чистотой.
Словомъ, все было такъ хорошо, что намъ, только что выпущеннымъ изъ вонючей и душной трущобы,
