двигались скорымъ шагомъ, возбуждая въ прохожихъ и жалость, и страхъ…
Мн? было невыносимо тяжело съ непривычки сознавать себя частью этой толпы. Мн? было стыдно, какъ будто я сд?лалъ, въ самомъ д?л?, что-нибудь постыдное, въ род? грабежа или кражи. Казалось, что вс? прохожіе глядятъ на меня, какъ на вора или душегуба…
Къ вокзалу насъ провели сквозь какія-то ворота, какими-то задворками и остановили около арестантскихъ вагоновъ, съ маленькими, подъ самой крышей оконцами, зад?ланными жел?зными р?шетками.
Зд?сь, около вагоновъ, произошла продолжительная остановка. Какіе-то люди, высокая тучная женщина и двое мужчинъ, поджидали партію, стоя около корзинъ, наполненныхъ б?лыми хл?бами, калачами, баранками и пр. Насъ построили въ ряды, челов?къ по пятнадцати въ каждомъ, и женщина съ двумя мужчинами торопливо начала од?лять «подаяніемъ»…
Арестанты, волнуясь и сп?ша, хватали, почти рвали изъ рукъ у нихъ это подаяніе. Кто пряталъ его за пазуху, а кто сейчасъ же съ голодной жадностью принимался пожирать, торопливо глотая и озираясь на другихъ.
Помню, — мн? достался б?лый французскій хл?бъ и штукъ пять большихъ баранокъ. Хл?бъ я спряталъ, а баранки сейчасъ же съ?лъ, отламывая и глотая отъ нихъ по кусочку, съ чувствомъ какого-то невыразимо-остраго наслажденія. См?шно сказать, но я чувствовалъ, какъ какая-то странная, тихая радость загоралась въ моемъ сердц?, по м?р? того, какъ я, кусокъ за кускомъ, наполнялъ свой тощій желудокъ этими вкусными, давно невиданными баранками. Погруженный въ это наслажденіе, я не обращалъ вниманія, что д?лалось вокругъ, позабылъ, что я арестантъ и что меня сейчасъ загонятъ, какъ скотину, въ грязный вагонъ и повезутъ куда-то, не обращая вниманія на то, хочу я этого или н?тъ.
Крикъ конвойнаго вывелъ меня изъ этого пріятнаго забытья.
Конвойный начальникъ кричалъ, ругаясь гадкими словами, чтобы мы не толкались зря, а входили въ вагоны по порядку.
Волнуясь и сп?ша, какъ одур?лые, пол?зли мы въ вагоны, торопясь поскор?е занять м?сто.
Въ вагон?, около дверей, съ об?ихъ сторонъ, было по солдату. Солдаты эти равнодушно гляд?ли на нашу толкотню, какъ на привычное и надо?вшее имъ зр?лище…
Когда, наконецъ, вагонъ, въ который попалъ я, переполнился людьми такъ, что негд? стало повернуться, двери заперли, и между арестантами пошелъ, какъ говорится, дымъ коромысломъ…
Конвойные солдаты м?няли наше подаяніе на табакъ. За дв? французскихъ булки можно было получить что-то около восьмушки махорки.
Скоро весь вагонъ переполнился табачнымъ дымомъ. Сд?лалось жарко и невыносимо душно. Крикъ, шумъ, п?сни, ругательства, хохотъ, неслись со вс?хъ сторонъ. Лица людей, красныя, потныя, возбужденныя, мелькали передъ глазами…
Когда, наконецъ, посл? третьяго звонка, по?здъ тронулся, я перекрестился и сказалъ:
— Слава Теб? Господи, наконецъ-то!… Точно гора какая-то свалилась съ плечъ…
— Братцы! — закричалъ на весь вагонъ высокій съ блестящими глазами арестантъ. — Увозятъ!… Прощай, Питеръ!… Го, го, го!… до свиданья!… Увидимся скоро… Кому булку за табакъ, а?! Эй!… кому булку!… Булку, булку, булку!..
XVIII
По?здъ сталъ замедлять ходъ, подходя къ станціи. Старшій конвойный солдатъ, заспанный и злой, щуря глаза, снова вошелъ въ нашъ вагонъ и опять крикнулъ:
— Петровъ! Крысинъ! Готовьтесь, сл?зать вамъ!
Я поднялся съ м?ста и всталъ. Крысинъ, старикъ съ длинной с?дой бородой, о которомъ я говорилъ вначал?, не тронулся… Онъ остался сид?ть въ прежней поз?.
— Крысинъ! — заоралъ конвойный, — не теб?, что ли, говорятъ-то, собака!… Не слышишь, что ли?!
— Слышу! — отозвался старикъ глухимъ голосомъ.
— Чего-жъ ты не встаешь?..
— Встану, когда надо.
— Ахъ ты, собака, сволочь!… - еще шибче заоралъ конвойный и со злобой ударилъ его ногой по спин?.
Старикъ повернулъ къ нему лицо и тихо, но какъ-то особенно внушительно сказалъ:
— Ударь еще… Покажи свою власть надо мной, старикомъ… Эхъ, ты!… аль у тебя отца не было?.. Стыдно, братъ!..
— Ну, ну, помалкивай! — гораздо тише и мягче сказалъ конвойный, — мн? тутъ съ тобой некогда бобы-то разводить. Васъ, чертей, вонъ сколько… Обозлишься съ вами. Народъ-то вы больно хорошій… Проз?вай, голову сорвете!..
— Народъ везд? одинъ, — сказалъ старикъ, тяжело поднимаясь съ полу, — что ты, что я, одно дерьмо-то… А за гр?хи мои я самъ передъ Господомъ отв?тъ дамъ, не теб? судить… Вс? мы люди… Ноне я арестантъ, а завтра ты имъ будешь… Такъ то, другъ!… «Многая у Господа милость и многое у него избавленіе и той избавитъ Израиля отъ вс?хъ беззаконій его!..» Ну вотъ, землячокъ, мы съ тобой и прі?хали, — добавилъ онъ, обращаясь ко мн?. — Сейчасъ насъ опять въ тюрьму поволокутъ… О-хо-хо!… Ну, сл?зать, что ли?..
— Сейчасъ! — отв?тилъ конвойный. — Не торопись.
По?здъ остановился. Мы вышли изъ вагона и спустились по ступенькамъ не на платформу, а прямо на землю… Нал?во, на вокзал? мелькали огни, б?гали люди, шла обычная въ такихъ случаяхъ суета… Зд?сь же, гд? высадили насъ, было тихо, только холодный, пронзительный в?теръ жалобнымъ воемъ, крутя сн?гъ, точно плача, встр?тилъ насъ, да трое дожидавшихся конвойныхъ солдатъ, обругавъ насъ скверными словами и не давъ опомниться, повели въ тюрьму.
Было поздно, городъ спалъ, луны не было видно за облаками, но св?тъ ея, холодный и мертвый, тихо лился на спящій городъ, придавая всему чрезвычайно тоскливый видъ… Печально и грустно гляд?ли темные домишки; въ пустыхъ улицахъ гулялъ в?теръ, наметая сугробы сн?га… гд?-то вдали жалобно выла собака, гд?-то проп?лъ п?тухъ…
Я шелъ, скорчившись въ своемъ л?тнемъ пальто. Мн? было страшно холодно, и тихая, щемящая грусть заползала въ душу… Шедшій сбоку, по правую отъ меня руку, старикъ тоже жался отъ холода, безпрестанно спотыкался и фыркалъ носомъ, точно плакалъ.
Высокій, плотный солдатъ, должно быть, старшій, шедшій впереди, всю дорогу ругалъ насъ отвратительными словами. Я слушалъ его ругательства и сознавалъ, что «лаетъ» онъ насъ за д?ло.
— Покою отъ васъ, дьяволовъ, н?тъ, — говорилъ онъ, — н?тъ того разу, чтобы кого да не пригнали… И чего васъ чортъ въ Питеръ носитъ?.. Зач?мъ?.. Вотъ завтра тащись съ вами за 60 верстъ, по эдакой-то погод?. Хорошій хозяинъ собаки не выгонитъ… Чортъ васъ задави!… тьфу! жись собачья, хуже арестантской!..
Шли мы долго. Отъ вокзала до тюрьмы было не близко. По приход? насъ не сразу впустили: старшій солдатъ долго дергалъ за звонокъ и ругался, прежде ч?мъ отперли.
— Опять есть? — спросилъ кто-то, отворивъ дверь.
— А когда ихъ не было-то, дьяволовъ? — отв?тилъ солдатъ.
— Тьфу! — громко плюнулъ кто-то, — окаянная сила! И откуда берутся? Точно, прости Господи, вшей на гашник?… Покою н?тъ!… Ночь полночь — канителься!… Проходи скор?й!… Да ну, вшивые черти, поворачивайся! Дамъ вотъ по ше?,- до новыхъ крестинъ не забудешь!.. — Проведя тюремнымъ дворомъ, насъ ввели въ какую-то полутемную, затхлую комнату. Съ деревянной скамьи поднялся высокій, шаршавый челов?къ. З?вая, онъ принялъ отъ солдата бумаги и, окинувъ насъ заспанными глазами, сказалъ:
— Дьяволы!..
Посл? этого прив?тствія онъ л?ниво ощупалъ насъ и повелъ по л?стниц? наверхъ. Наверху, тамъ, гд? кончалась л?стница и начинался корридоръ направо и нал?во, полутемный, съ обычнымъ отвратительнымъ
