что-то въ груди… А она гладитъ меня по голов? и плачетъ тоже… слова ласковыя говоритъ… это за то, что я опозорилъ ее… Д?вочка святая!.
Онъ опять замолчалъ и, торопясь, трясущимися руками свернулъ папироску и, закуривъ, продолжалъ:
— Ну, и того… полюбилъ я ее съ той поры… Но только полюбилъ себ? на муку, а ужъ про нее и говорить нечего… Привязалась она ко мн?, какъ собака… вся мн? отдалась и душой, и т?ломъ… Стали мы съ ней жить вм?ст? на одной квартир?… Машинку я ей купилъ швейную… Работать она стала… Прожили мы съ ней такъ ладно около года, потомъ все пошло подъ гору, къ чорту. Началось съ того, что сталъ я ее ревновать… Глупо, дико ревновать… мучить сталъ… ругать сталъ… бить… Напьюсь пьяный и ну придираться… Кусать ее начну… по щекамъ бить… плеваться… а она молчитъ! Это молчаніе-то ея еще больше меня б?сило. Точно каменная… Смотритъ только, какъ пришибленная… Скажетъ иногда, впрочемъ: «помру я скоро… избавлю тебя».
Онъ провелъ рукой по лицу и, переведя духъ, началъ опять говорить.
— Да, скоро это случилось: пить я сталъ сильно… развратничать… самъ подлости д?лаю, а ей запрещаю изъ дому лишній разъ выйти… Денегъ не стало хватать мн?… воровать началъ… Разъ цапнулъ сотню ц?лую и попался: увидали… Хозяинъ все не в?рилъ… Да пришлось пов?рить. — «Подлецъ ты, говоритъ, а я думалъ — честный. Хитрая ты, бестія»… Ну, понятное д?ло, прогналъ меня съ позоромъ въ шею изъ магазина. «Надо бы, говоритъ, тебя подъ судъ, да ужъ чортъ съ тобой, не хочу связываться!»
…Сталъ я м?ста другого искать… Н?тъ м?ста!… Ей не сказываю… Злость на меня напала: и всю эту злость свою я на нее выливалъ, какъ помои на паршивую собаку…
Однако, стала она догадываться, что безъ д?ловъ я. Иногда спроситъ: «Ну какъ ты съ хозяиномъ»? — А теб? какое д?ло? — отв?чу. Денегъ н?тъ… что д?лать? Началъ вещи таскать — закладывать… Заложу, а деньги пропью… и ч?мъ больше пью, т?мъ мн? гаже все… Особливо утромъ… мука!… Пьяный я вообще не покойный, гадкій, страшный. Ухаживаетъ она за мной, разд?нетъ, уложитъ… «Да, чортъ тебя возьми, кричу ей, съ твоимъ ухаживаньемъ-то!… бей меня! р?жь! кусай! только не ухаживай, Христа ради!»
…Очум?лъ… Допился до кошмара… Лежу ночью, вдругъ слышу въ ухо мн? кричитъ кто-то: «Степановъ! Степановъ! Степановъ»! — страшно громко… Ужасъ! Наконецъ, нечего стало закладывать… и не на что пить… Вотъ тутъ-то я за нее и принялся, т. е. понимаете, ц?лыхъ почти два года, до самой ея смерти, кормила она меня, поила, обувала и од?вала… Билъ я ее… охъ, какъ я билъ ее, вспомнить страшно! Смертнымъ боемъ билъ! Да… терп?ла в?дь… Ц?лый день работаетъ… ночь работаетъ… Надо за квартиру отдать… жрать надо… мало ли, что надо… папиросъ мн? надо… водки… безобразіе, однимъ словомъ!
…Ну, ладно… пришелъ конецъ… померла она! Родами померла… Ц?лый м?сяцъ передъ этимъ нездорова была… извелась вся… высохла… кости да кожа… А я въ это время взялъ, да пальтишко у ней посл?днее пропилъ… Она больная, страдаетъ, а я пьяный… До нищеты д?ло дошло… уголъ грязный, вшивый, съ клопами… вонь!
…Помню, ночью она родила, выкинула мертвую д?вочку… за три дня до Рождества Христова… Кричала какъ… и я тутъ былъ, да старуха какая-то… померла въ эту же ночь!… Что мн? д?лать? Хоронить не на что… Поц?ловалъ я ее, помню, въ губы холодныя, да потихоньку, какъ воръ, и ушелъ… Ушелъ и ужъ больше не возвращался… Кто ее хоронилъ? гд?? какъ? не знаю!
Сначала я съ себя пиджакъ продалъ, пропилъ… И началось съ т?хъ поръ, и началось! Хитровка… грязь… одурь какая-то… тоска смертная… бродяжничество, куда глаза глядятъ… голодъ… холодъ… тюрьмы… и вотъ, какъ видите, весь тутъ… дошелъ, какъ говорится, до д?ла… больше ужъ идти некуда и н?тъ, кажись, ничего ужъ такого, чего бы я не перенесъ на своей шкур?… Выпита чаша до дна… осталось разбить ее только… Такъ-то!..
Онъ замолчалъ и легъ навзничь, положивъ подъ голову руки. Копт?вшая и плохо св?тившая лампочка вдругъ догор?ла и тихо погасла. Въ каморк? стало темно… Мы молчали… Мышь заскреблась сильн?е…
— Догор?ла! — тихо сказалъ онъ и, помолчавъ, добавилъ:- и жизнь наша такъ же вотъ догоритъ и тихо погаснетъ, никому ненужная… Давайте-ка спать, братцы, пора!
— Господи, помилуй насъ гр?шныхъ! — проворчалъ старикъ, укладываясь на полу. — Семенъ, спишь?!
— Н?тъ.
— А ты спи… Что не спишь? Не думай… брось… спи… идти намъ съ тобой далече…
XXI
Утромъ, когда совс?мъ разсв?ло, солдатъ-надзиратель отперъ дверь, вошелъ въ каморку, взялъ со стола лампочку, обругалъ насъ матерными словами, вел?лъ подмести полъ и вынести «парашку».
Когда онъ ушелъ, мы посмотр?ли другъ на друга, думая одно и то же, кому выносить ее?..
— Я ужъ таскалъ, — сказалъ рыжій посл? продолжительнаго молчанія, — какъ хотите, чередъ за вами!
— Что-жъ, Семенъ, — сказалъ старикъ, — я постарше тебя… неси… Я бы и снесъ, да у меня, признаться, руки дрожатъ… расплескаешь!… Въ зубы натычутъ… тащи ужъ ты!..
Д?лать было нечего; я взялъ «парашку» за ручку и потащилъ. Въ корридор? попался навстр?чу какой-то краснорожій, здоровый арестантъ и, увидя меня, сказалъ:
— Волоки, братъ, волоки… д?ло хорошее! все не дарма хл?бъ-то казенный жрать станешь… го, го, го!
— Что-жъ, давайте съ горя попьемъ хоть кипяточку! — сказалъ рыжій, когда я снова возвратился въ каморку. — Все оно какъ-то повесел?е на душ? будетъ.
— Чайку бы теперь! — сказалъ старикъ, — съ хл?бцемъ… гоже!..
— Чайку! — передразнилъ его рыжій, — чайку дома попьешь… Дома-то теб?, небось, рады будутъ… а? ха, ха! Ахъ ты, Магометъ пятнадцатый! Водочки тоже, небось, гоже бы было, а?..
Онъ досталъ изъ-подъ койки большой жестяной, почерн?вшій отъ грязи, чайникъ и пошелъ куда-то за кипяткомъ. Возвратившись съ кипяткомъ, онъ ушелъ опять и скоро принесъ три чайныхъ чашки. Поставя все это на столъ, онъ улыбнулся и сказалъ:
— Чай поданъ… пожалуйте!..
Мы ус?лись пить «чай». Я и старикъ на полу, а рыжій на койк?.
— Сахарку бы кусочекъ вотъ эдакой, — сказалъ старикъ, — все бы не такъ жгло… О, Господи!… До чего мы, ребята, сами себя допустить можемъ… А все что? Все простота наша насъ губитъ. Недаромъ пословица-то молвится: «простота хуже воровства».
— Н-н-н-да! — согласился рыжій, какъ-то необыкновенно громко, угломъ рта схлебывая съ блюдца «чай». — В?рно это… просты мы…
— Выпьемъ, — продолжалъ философствовать старикъ, — вс? родные… Что хошь съ нами д?лай… что хошь бери… для вс?хъ душа на распашку, какъ дверь въ кабак?, входи, пей!..
— Мы-то такъ, — согласился рыжій, — да для насъ то не такъ. Нашего брата, какъ зв?ря, каждый чортъ словить да въ шею накласть норовитъ… А ужъ эти мужики подлые, хуже вс?хъ…
— Строго стало! — сказалъ старикъ.
— Имъ что, чертямъ, — продолжалъ рыжій, — у нихъ и земство, и земля, и все, а у насъ? Ночевать не пускаютъ безъ паспорта, подлецы! — «Кто ты такой будешь? Видъ кажи». А, чортъ ихъ возьми, подлецовъ! Н?тъ хуже дикарей этихъ да еще поповъ… Подлый народъ!..
— Нашего-то брата очень много, — сказалъ старикъ:- Сила!… Одол?ли!
— Ну, такъ что же?..
— Ну и того… кому охота дармо?довъ-то кормить.
Слово «кормить» напомнило намъ, что мы страшно голодны.
— Полощешь кишки-то водой, — сказалъ старикъ, — а какая польза?.. Пожевать бы теперь… тьфу!..
— Колбаски бы, — кривя усм?шкой ротъ, сказалъ рыжій и, плюнувъ на полъ, добавилъ: — экая жизнь
