подлая… собачья!..
— Авось, помремъ скоро! — тихо и задумчиво произнесъ старикъ, — тогда, значитъ, всему крышка!..
— Ты-то, можетъ, и скоро помрешь, — отв?тилъ рыжій, почти съ завистью глядя на него, — вонъ ты какой старый и плохой… недолго теб?.
— Дай-то, Господи, поскор?й бы! — молитвенно произнесъ старикъ и перекрестился, — дай-то, Господи! — Онъ вздохнулъ, кр?пко зажмурилъ глаза, задумался о чемъ-то…
Вскор? намъ принесли об?дъ. Въ большой деревянной чашк? была налита постная похлебка, сваренная съ селедочными головами… Похлебка эта была покрыта какой-то рыжеватой ржавчиной, в?роятно, потому, что селедочныя головы были ржавыя и, какъ были, грязныя, вонючія, такъ ихъ и положили въ котелъ. «Сожрутъ, молъ: не господа!»… Мы съ жадностью голодныхъ собакъ набросились на эту похлебку и, опорожнивъ то, что было въ чашк?,- а было для троихъ очень немного — почувствовали, что страшно голодны.
— Пооб?дали! — съ ироніей вымолвилъ рыжій, сидя на койк? и болтая ногами.
— Слава Теб?, Господи! — добавилъ старикъ:- заморили червячка!… теперь, гляди, на питье потянетъ…
— Дьяволы! — выругался рыжій и, сердито плюнувъ, началъ верт?ть папироску…
XXII
Не прошло и часа посл? об?да, какъ насъ со старикомъ потребовали внизъ, въ ту комнату, въ которую привели вчера вечеромъ съ вокзала. Тамъ сид?лъ тотъ же челов?къ, который принялъ насъ вчера… Кром? его, въ комнат? было два солдата… Около печки, въ углу стояли ружья, а на лавк? лежали жел?зныя «баранки».
Солдаты были од?ты въ шинели съ башлыками. На ногахъ у нихъ были валенки, а на рукахъ варежки. Посмотр?въ на нихъ, я догадался, что это конвойные, которые поведутъ насъ.
Принявшій насъ вчера челов?къ выдалъ одному изъ нихъ какія-то бумаги и сказалъ:
— Ну, съ Богомъ.
— Мн? бы вотъ полушубокъ, — сказалъ мой старикъ, — не дойти мн? такъ-то, студено!..
— Ладно! дойдешь и такъ, не великъ баринъ-то! Серега! — обратился онъ къ солдату. — Над?нь на нихъ баранки
— Небось, не уб?жимъ и такъ! — сказалъ старикъ.
— Ладно! Толкуй, кто откуль… видали мы медали-то, а кресты-то нашивали…
Солдатъ взялъ со скамьи поручни и над?лъ мн? на правую руку, а старику на л?вую.
— Господи, помилуй насъ гр?шныхъ, — сказалъ, тяжело вздохнувши, старикъ и перекрестился на вис?вшую въ углу икону. — Мучители вы! Какъ мн? идти-то на старости л?тъ, подумали бы. Ай мы какіе разбойники… куда намъ б?чь-то? Намъ б?чь-то некуда.
— Не разговаривать! — крикнулъ старшой, — старый чортъ! Серега! — обратился онъ снова къ солдату, — получай кормовыя…
Онъ вынулъ изъ кошелька двадцать коп?екъ м?дью и подалъ солдату.
— Ну, готовы?
— Готовы! — отв?тилъ солдатъ.
— Съ Богомъ, маршъ!..
Солдаты взяли ружья, вложили въ казенники по боевому патрону и, посторонившись, пропустили насъ впередъ въ дверь.
Выйдя за ворота на улицу, одинъ изъ нихъ пошелъ впереди, другой позади насъ.
Намъ со старикомъ идти было ужасно неловко. Старикъ спотыкался и вязъ въ глубокомъ сн?гу, дергая меня за руку до боли. Попадавшіеся навстр?чу немногочисленные прохожіе таращили на насъ глаза.
На душ? у меня было гадко и стыдно.
— Господа служивые, — взмолился, наконецъ, старикъ, и въ голос? его задрожали слезы, — кавалеры, не знаю, какъ и величать васъ. Ослобоните вы насъ, Христа ради! Поим?йте жалость. Смерть! О, Господи помилуй!..
Шедшій передомъ солдатъ полуобернулся и сказалъ:
— Погоди, старикъ, не скули, выдемъ за городъ, сыму, дай городомъ пройти.
Пройдя длинную, пустынную улицу, миновавъ кузницы, какіе то огороды, мы вышли, наконецъ, въ поле и, пройдя немного по большой дорог?, свернули вл?во на проселокъ. Зд?сь солдаты остановились, и одинъ изъ нихъ снялъ съ насъ «баранки». Посл? этого мы пошли дальше. Идтибыло тяжело. Погода стояла холодная. Дулъ пронзительный в?теръ навстр?чу. Дорогу передувало. Ноги вязли въ сн?гу м?стами по кол?но. Плохо од?тое т?ло сильно зябло, въ особенности лицо и руки. Идти навстр?чу в?тру приходилось, нагнувшись, и д?лать усилія, точно пробиваясь сквозь что-то. Мн? было жалко старика. Онъ шелъ, согнувшись, засунувъ руки въ рукава, жалкій, трясущійся. Хорошо и тепло од?тые солдаты, перекинувъ за плечо ружья, твердыми, привычными шагами торопливо шли впередъ, перекидываясь словами, относившимися къ погод?, къ дорог?.
Намъ со старикомъ было не до разговоровъ. Ч?мъ дальше шли мы, т?мъ становилось трудн?е.
Ноги вязли и заплетались. За голенища худыхъ сапогъ насыпался сн?гъ.
— Господи помилуй! — шепталъ старикъ, — Господи, Владыко живота моего, спаси, сохрани. О, Владычица!
На него тяжело было смотр?ть. Старый, сгорбившійся, трясущійся, онъ былъ похожъ на засохшую елку въ л?су, которую безпощадно треплетъ непогода и которая жалобно скрипитъ и стонетъ точно плачетъ, жалуясь кому-то, вспоминая свою лучшую долю.
— Семенъ! Батюшка, отецъ родной! — закричалъ онъ вдругъ какимъ-то жалостнымъ, плачущимъ голосомъ. — Да скоро ли деревня-то? Смерть моя… Сме-е-е-ерть!…
— Шагай, шагай, старикъ! — крикнулъ солдатъ, — небось, ум?лъ кататься, ум?й и саночки возить.
— Я-то возилъ! — какъ-то громко, съ дрожью въ голос? завопилъ старикъ. — Я-то возилъ. Гляди, теб? не пришлось бы этакъ повозить. О, Господи, хоть бы сдохнуть.
Это «хоть бы сдохнуть» онъ выкликнулъ такъ отчаянно жалобно, что мн? стало жутко. Очевидно, слово было сказано не зря, а какъ окончательный выводъ о жизни, которая не стоитъ ничего другого, какъ именно только «сдохнуть».
— Не скули, старый чортъ. Дуй тя горой! — крикнулъ солдатъ, шедшій сзади, — и безъ тебя тошно. Диви, кто виноватъ. Самъ виноватъ. Молчи, песъ! Дери тебя дёромъ.
Солдатъ сталъ ругаться матерными словами, жалуясь и проклиная насъ, свою долю и вьюгу.
А вьюга, точно на зло, разгулялась и расшум?лась во всю. Воя и плача, она швырялась сн?гомъ, била насъ и, довольная своимъ д?ломъ, съ хохотомъ кружилась и плясала въ какой-то фантастично-отчаянной пляск?.
Въ воздух? всюду, куда ни посмотришь, стояла какая-то с?рая колеблющаяся муть. Низкое свинцовое небо точно давило и хот?ло упасть на землю. По сторонамъ дороги торчали «в?шки» и росли какіе-то жалкіе кусты вереска. Вдали черн?лъ л?съ. Къ этому л?су мы держали нашъ путь. Передовой солдатъ торопливо шагалъ, не оглядываясь. Я не отставалъ отъ него, но старикъ сталъ отставать. Слышно было, какъ другой солдатъ ругалъ его.
Наконецъ, мы вошли въ л?съ. Дорога пошла лучше. Стало тише. Л?съ былъ еловый, строевой; могучія, прямыя, какъ св?чи, ели достигали необыкновенной вышины. В?теръ шум?лъ по вершинамъ, заставляя ихъ колыхаться и наполняя л?съ какими-то странными звуками: то слышался жалобный скрипъ, похожій на плачъ, то какъ будто кто-то вдали кричалъ и аукался. Сверху падали на дорогу, сшибленные в?тромъ съ макушекъ, пушистые и мягкіе, какъ вата, хлопья сн?га, какъ будто кто-то сид?лъ тамъ наверху и швырялся ими.
Мы пошли тише. Солдаты закурили. Я хот?лъ тоже было свернуть папиросу, но не могъ, пальцы не
