– Молодец! – расцеловали ее. Особенно, помню, рассмешило нас, что среди прочего оборудования перечислено было “Устройство для искусственного осеменения коров” в виде огромного шприца! В приложении было указано, что “с одного извержения” быка с помощью этого устройства можно “осеменить триста коров!”
– Ну? Чайкю после праведных трудов? – предложила Нонна.
За руки за ноги (Настя дергалась, хохотала) оттащили ее на кухню.
– Поедем на рынок? Где зверушек продают?
Настя обрадовалась.
Трамвай долго дребезжал по пустырям. По окраинам города проехали на Калининский рынок. И Настя сразу же задвигалась весело, глаза сияли. Откровенно призналась нам:
– Мне нравится здесь, как зверями воняет!
Вот они, крестьянские корни! Мы с Нонной переглянулись: призвание? Судьба? Я-то своему радовался: умеет поймать ощущения и высказать их! И я с этого начинал.
Квартирка наша превратилась в зоологический сад – по линии вони, во всяком случае, мы уже рынку не уступали. Розовые амадинки с непрестанным чириканьем порхали по квартире, всюду оставляя фекалии; из круглого аквариума таращились диковинные рыбы; в террариуме ползали ящерицы. Настька бесстрашно хватала их руками, разглядывала, снова отпускала. Уже вполне уверенно управлялась с хозяйством: с воплем разнимала дерущихся хомячков, наказывала их рассаживанием в отдельные банки и те покорно несли наказание. Однажды, когда гуппи в аквариуме размножились до невозможности, как сельди в банке, отловила большую часть сачком и без малейших колебаний спустила в унитаз.
– Ничего, Настя! Они там тоже плавают, там целые реки у них! – успокаивала ее Нонна, но Настя глянула на нее спокойно и даже несколько удивленно – она и не думала расстраиваться. Характер бойцовский, отцовский! Молодец!
В один из походов на рынок мы с ней в москательный зашли, и сразу же ноздри ее расширились, глаза засияли. Запахи – словно среди них выросла – восхитили ее.
– Папа! Эти банки купи!
Купили. И она, высунув язычок, страстно мазала толстой кистью облупившуюся табуретку у пианино, вся была в черных кляксах; слава богу, я газеты на линолеум постелил. Табуретка сияла черным, воняла скипидаром… а Настя была счастлива как никогда!
– А вы думали, я бездарственная? – гордо проговорила она.
Эта фраза ее (как раз, может, своей неправильностью) запомнилась навсегда.
В ближайший визит к друзьям я вскользь рассказал про это. Кузя захохотал:
– Все! Женимся с Настькой – и в маляры!
Алла метал-ла молнии.
– Валерий! Что ты сделал с квартирой?!
Да, реакция мамы оказалось не столь восторженной, как мы надеялись. Войдя в дом (приехала из Москвы на побывку), мать сморщилась от едких запахов еще в прихожей, хотя была, как и отец, ученым- биологом… однако прежде всего она была хозяйкой квартиры, которую мы превратили, мягко говоря, в “джунгли Амазонки”.
Кто ж виноват в этом? От каждой новой твари Настя ждала любви! Но черепаха все время угрюмо пряталась, не хотела общаться; любимый хомячок взял и сдох в цепких Настиных ручонках, пришлось купить двух других, которых Настя не полюбила; резвые амадинки пищали и порхали, на Настю не обращали внимания, только какали… Настя доверчиво тянула к ним ладошку с зернышками, а они ни разу не сели. По Настиным толстым щекам стекали слезы, и мы снова ехали на рынок в надежде на счастье.
– Ты, Валерий, ни в чем ни знаешь меры! – строго сказала мама мне, как бы тактично пока не трогая Настю. Та все равно надулась. Не понимают ее, не сочувствуют! К ней претензии вроде бы не относились, но и с восторгами на нее мама не накинулась. Мамин холод Настя учуяла. Так у них и не сложилось любви.
Зато у нее есть мы, родители!
И в следующий Настин приезд мы почувствовали, что все это уже обрыдло и ей. Хомячки? Надоели! Только вонь – и никаких чувств. Птички? Уши вянут! Что-то особое только может пронять. Приехали снова на рынок.
– Что, Настенька? – пытался развеселить ее. – Теленка не покупаем пока?
Это “пока” – увы, навсегда! Трудно сейчас найти дело, что наполнило бы жизнь смыслом, а также достоинством. Теленка тут пасти негде! Жизнь проходит мимо, в каком-то бреду.
– Смотри, папа!
Да. Это сильно.
Огромный какаду! Почти с Настьку. И клетка – дворец!
И что-то вещает на своем древнем языке. Уж если и он не принесет счастья…
– Говорит? Ну, в смысле – по-человечески? – Я спросил.
– Схватывает! – гордо сказал хозяин – по виду сам попугай.
Мы с Настькой переглянулись. Спасет нас этот последний шанс – или все рухнет? Мне решать. Не покупать? Чтобы потом упрекали: лишил последней надежды?
– Берем!
Азарт порой опережает разум, особенно у меня.
