– Ну и что? – произнес я уже почти спокойно.
– Она сказала, только очень хорошая акушерка спасти может!
– Кого? Тебя? Или…
Всхлипнула. Впервые, можно сказать, дочурка доверилась! Счастье? Но в какой момент! А где же эту “очень хорошую акушерку” взять, когда в стране вообще все исчезло?
– У нее, сказала, таких сейчас нет!
– Придумаю, Настя. Успокойся!
Жиденькие волосики ей погладил. Вариант был один – и четкая моя мысль воплотилась. Распахнулась дверь, и вошли “Дед Мороз со Снегурочкой” – Жора и Сима. Вот уж не чаял увидеть их!
– А ты боялся! – протянул Жора лапу с якорьком. – В общем, гляди сюда! Акушерка хорошая есть. Жанна зовут. Ну если уж она не поможет…
Тогда что?
– Настя! – вдруг вскинула голову мать.
– Что, мама?! – всхлипнула Настя, размазывая слезы вместе с макияжем.
– Дай сигарету.
Убью!
– В общем, Настя, – бодро сказал Жора, – топай в Снегиревку!
– В Снегиревку? – Настя сквозь слезы улыбнулась. – Это где я родилась?
– Ну! – произнес Жора. – А теперь ты родишь!
– Сделаем! – Настя встала по стойке “смирно”.
Молодец. Характер бойцовский, отцовский.
“Жизнь удалась, хата богата, супруга упруга!” Словами латаю все. И даже материю создаю. Моя любимая редакторша повторяет в трудные минуты мою фразу: “Одних кофт – две!” И Настю отпечатал. Четко, как гривенник. “Характер бойцовский, отцовский!” Поможет это – сейчас?
…Целую ночь звоню по выданному мне Жанной телефону.
– Извините, это опять я. Что нового?
– Не звоните сюда! Идет операция.
– Почему же так долго? Уже два часа!
– Очень тяжелый случай.
– Что?!
– Извините.
Нарастающий гвалт голосов. Звонко брякают инструменты. Чувствуется гулкое кафельное помещение. Короткие гудки.
Звонок в дверь. Вряд ли к добру!
Чередой входят родичи. Все в черном, как вороны. Вероятно, дозвонились! Сели на стулья. Тишина. И нам, что ли, переодеться в черное?! Они уважают, видимо, ритуалы. А вот мы – нет! Почему к страданиям прилипает еще разная чепуха? К горю – еще и пошлость. У Симы, похоже, в шляпке бриллиант!
– …Умерла, – выдохнул Колька. И после выдержанной паузы добавил: – Дочь.
Всхлипнул, подтер нос. Я сказал, повернувшись к Нонне:
– Чаю поставь.
– Да что чай! Помянем. – Жора стукнул бутылкой. – Говорят, пять минут пожила. Все дело!
Парадный подъезд! Цветы, смех, поцелуи. Нам не сюда.
Нонна чуть не купила было цветы, но я одернул. Букеты нам ни к чему. А теперь вот почувствовал: пустыми встречать тоже плохо. Умеет Настя так сделать, что податься некуда, счастье – нигде. Вот дверка стукнула. Настя растерянно как-то улыбалась. Не отработан еще такой ритуал! Несколько в стороне оказались от счастливой толпы. Была бледная, толстая. Словно и не родила. Что ты такое говоришь?! “Словно… и не рожала?” Тяжело тут слова составлять! Каждая буква как мина. Обыденно так чмокнули ее. Будто после занятий каких встретили. А что там осталась последняя наша надежда… что говорить?
Родичи стояли в сторонке, растерялись, что на них непохоже. Как вести себя? Обнимать, поздравлять? С чем? Что осталась жива?
Поэтому только поклонились издалека, как на светском приеме. Настя кивнула им рассеянно. Чувствовалось какое-то огромное впечатление в ее душе, но нельзя поделиться.
– Ну? Пошли?
Кивнув родичам, двинулись. Не сговариваясь, шли не по широкой праздничной улице, а узкими переулками. У парадных в жаре и пыли валялись плоские собаки, как коврики для вытирания ног. Бережно их обходили: вдруг случайно заденем и Настька вспылит, сорвется. Не дай бог. Хотя, может, так лучше? А то она заторможенная какая-то идет. После наркоза? Смотрела куда-то вбок и что-то бормотала.
Несколько шулерски, ничего не объясняя, прямо на Невский к нам ее завели, словно так и надо. Останется? Если от потрясений про Петергоф вдруг забудет, вот и будет хорошо!
