Нонна скрылась, и с кухни пошел грохот посуды. Колотит она ее, что ли? Тоже правильно! Настя притом не сделала ни малейшего поползновения: уборка словно бы ее не касается – “слишком мелко”! Погружена в мысли.
– Настя!
– Что, отец?
– Ты как оказалась здесь?
– В смысле?
– Ну… как узнала?
– А! – злобно произнесла. – Этот! Дозвонился в Елово!
– Настя! Что значит “этот”? Он все же твой муж!
– Вот именно! – ухватилась за слово. – “Все же”!
– Даже если сейчас тебе нравится не он, то и его нельзя с грязью смешивать. Он же тоже человек. А благодаря нашим чувствам и есть пока жизнь на земле!
– Да уж!
– Настя!.. А ты на чем приехала?
– А! – На лице ее снова всплыла та блаженная улыбка, с которой она появилась здесь. – Тимчик довез! На служебной машине. Так мы смеялись с ним, когда ехали!
Если смеялись так, то почему… высадил? Так бы и ехали всю жизнь. Настя уловила это, прокомментировала несколько смущенно:
– Он в Москву уехал! В Москву пригласили его…
– В Москву, – пробормотал я.
Настя вдруг обиделась, резко вскочила, глаза ее засверкали.
– Отец! Я и не рассказываю тебе ничего, потому что бесполезно! Только усмехаешься!
Давно что-то не усмехался.
– Полезно, Настя, полезно. Вот что. – Я тоже поднялся. – Собирай, Настя, манатки свои и поехали отсюда! Давай.
Псы вдруг дружно завыли. Клоуны! Да, ребята, вы не влезаете в вагон! Но откуда они всё знают? Может, они бывшие люди, превратившиеся в собак, поэтому понимают, что с ними сделать хотят? Но не зря же их в псов превратили – наделали бед! Особенно один из них отвратителен: тело круглое, почти без волос, а морда маленькая, острая, злобой вспыхивают желтые глазки. Помесь собаки и свиньи. Гиена. Другой – черный тощий гигант.
– Вот, – показал я на них, – во что, Настя, превратилась твоя жизнь! Был Рикашка, а теперь – это. Давай! Уезжаем.
Оскалив клыки, на меня с рычанием пошли. На Настьку оглянулся: довольна! Королева псов!
– Нет! – гордо вымолвила. Тут внимание переключилось ее. С кухни вместо грохота посуды, все затихающего, пошли уже новые, более ласковые звуки: блям-блям. Пришла волна терпкого “аромата степи”.
Настя метнулась туда: вот где для нее главное происходит. Раздался буквально рев:
– Ты что себе позволяешь? “Отыскала”! Это мое!
Потом доносились лишь кряхтенье, сдавленные ругательства. Борьба! Я сидел, откинувшись и прикрыв глаза. Где ты, счастье мое, куда закатилось? Может, как раз уехать мне, раз я всем тут мешаю?
Тут из кухни выплыла Нонна, рухнула на стул. Уступила, стало быть, более сильным рукам? Впрочем, ей это уже неважно: свое она взяла. Давно не видал я такого ее взгляда! Только в самые страшные дни, которые, как я тупо надеялся, уже позади. Вернулось! Глаза мутные и в то же время полные ненависти. Ко мне? Ко всему! Вылечили, едрена мать!
Долго с ненавистью смотрела на меня. Проникла, стало быть, в мою подлинную суть! Потом отвернулась.
– Настя! – хрипло произнесла.
– Что?! – Настя, издевательски кривляясь, вышла из кухни.
– Сигарету дай.
– Обойдешься!
Убью обеих! Глаза – что у этой, что у той! Я метнулся на кухню. Но Настя опередила меня. Какое-то короткое бряканье – и нету ничего. Если не считать грязи и вони на полках и столах.
– Дай! – Я протянул руку.
– Что?
– Сама знаешь.
– Н-нет! – стиснула зубы.
– Ну тогда…
– Что?! – уже хулигански, издевательски.
