Чем-то она напоминает мне покойную тещу.
– Спасибо, спасибо вам! – Встав на колено, целовал ей руку.
– А вы симпотный, если захотите! – сказала Сима.
Я и не то могу, если захочу. Сам себе и сын, и внук!
А Настя пролежала в специальной кровати, управляемой рычагами, почти месяц. Тянулись трубки капельниц. Из-под одеяла торчали толстые, я бы сказал, даже на вид какие-то “упрямые” пальцы ее ног. “Непослушные” – еще и в том смысле, что не шевелились.
Потом она наконец узнала меня:
– О, батя! Какими судьбами?
Такая “больничная лихость” выработалась в ней. Раскаяния не заметил.
– А что, ходить уже не будет она? – спросил у Риммы Михайловны.
Мог ли прежде вообразить, что смогу задавать такие вопросы? Смог!
– После такого навряд ли.
Когда выносили ее… Или как лучше сказать? Выдавали? Отобрали, в общем, коляску.
– Это наш инвентарь.
Пригнали такси, сомкнули с Колькой руки под ней “замком”. Руки сами сошлись – вот привычка. Вспомнил, с детства она, с пионерской игры. “Нести раненых”!
Да. Тяжело. Слиплись с Настей потными щеками. Теперь Настя всегда такая будет у нас.
Вроде как отключилась, но, когда усадили ее в машину, открыла глаза:
– В Петергоф!
Приехали к ее окнам. Сейчас – поднимать. Не все еще тогда понимал. Не мог, в частности, даже вообразить, что потом и этот момент счастливым покажется!
Глянули на “высокий первый этаж”. Никогда не замечали, какой высокий, теперь только почувствовали, когда тащили. Вошли. Да. Неудачная какая-то эта квартира! Зачем только дед выменял ее?
Вонь! Собаки тут времени не теряли – засрали все. Сосед-алкаш обещал выводить, но, видно, запамятовал. А Колька не успевал, мотался. Псы кинулись лизать руки. И даже мне.
Пока Насти не было, хотел ликвидировать их, чтобы Настя тут спокойно жила. Специально приезжал. Понимал, что, пока они тут, нормальной жизни не будет! Главное – выпихнуть, а там пусть воют! Но – вот так же кинулись руки лизать! А когда я, поддавшись их мольбам, уходил, один так тяпнул – до сих пор шрам!
Уложили Настю на единственный приличный диван, и тут же псы к ней забрались, стали лизаться!
– Э, э! – Нонна столкнула их. Заворчали.
– Настька! – воскликнул я.
– Что, батя? – насмешливо сказала она.
С чего бы начать, чтобы побыстрей кончить? С псов этих, которых пора топить? С необходимой уборки? Это к Нонне скорей, но та, похоже, к кошмару привыкла.
– Настя!.. Какую тебе коляску купить?
И такие слова, оказывается, можно произнести! И даже бодро!
– Ну не люту-уй, батя! С делами погоди! Дай передохнуть малость!
Говорит даже насмешливо, словно случился какой-то курьез.
– А кто в уборную тебя будет таскать?
– Я! – Колька театрально, “перьями шляпы по полу”, раскланялся.
– Да, кстати… – Она улыбнулась. – Давай!
“Дома и стены помогают”? Такой у нее дом!
Колька, присев, втаскивал ее на себя, тащил за руки, она тяжко наваливалась. Притом – хохотали! Может, действительно, есть на свете любовь? Руки ее обвили его шею.
Медленно распрямляя ноги, поднялся:
– Вес взят!
Согнувшись, понес.
– Моя лучшая роль! – воскликнул.
Лихо развернулся, пихнул ее задом дверь ванной:
– П-р-р-рашу!
Мы с Нонной неуверенно улыбались.
Тащил ее с горшка обратно.
– Николя! – Я вдруг сделал открытие. – Тебя вроде поздравить можно? Про дурь забыл?
