Волшебница Шалотт и другие стихотворения

May prove as peaceful as his own.

ТИРЕСИЙ

Хотел бы я вернуться в те года,
Когда зари багрянец, проникая
Сквозь кровлю век, будил мои глаза,
Еще живые, ищущие жадно
Значений, спрятанных в полете птиц,
В извивах пламени над алтарями,
И вещих знаков для мужей и жен,
И тайн, одним богам принадлежащих.
А боги, сын мой, сколько ни молись им,
Куда злопамятней земных владык.
Арес пылает гневом до сих пор:
Он зол на весь ваш род, что происходит
От Кадма, чьим ударом умерщвлен
Там, у реки, на склоне Киферона
Свернувшийся в чудовищные кольца
Гигантский змей, злосчастное отродье
Воинственного бога…

Эта быль,
Рассказанная старцем седовласым, —
Таким, как я, — когда я был, как ты,
В меня вселила жаркое желанье
Узреть незримых, разглядеть ясней
Тех, что колеблют небеса и воды —
И всё ж земным подвержены страстям.
Тогда вокруг подножья Геликона
Все земли исходил я до клочка
Вот этими ногами. Я взбирался
И в горы: мне казалось, до богов
С вершины легче дотянуться взглядом.

Однажды на макушке той скалы,
Где отдыхает по дороге в небо
Сестра меньшaя солнца, серебром
Окрестные долины заливая, —
Прилег я в полдень. Хоть прошло с тех пор
Твоих пять жизней, этот день я помню.
Мне камень раскаленный руки жег,
И вдоль ручья побрел искать я тени.
Ручей сбегал во впадину, и там,
В тени олив, увидел я Афину:
Богиня, из купальни выходя,
Одной ступней еще в воде струистой,
Коленом белоснежным опершись
О бережок, таким лучилась гневом,
И золото волос, и грозный шлем,
Венчавший груду сброшенных доспехов,
И девственная грудь, и взгляд разящий
Сияли так, что мой затмился взор,
Лишь дивный голос прогремел во мраке:
«Узревший слишком много, стань слепцом!
Несущий истину, слыви безумцем!»…

О сын мой, тайным зреньем, здесь, во мне,
За гранью тьмы, — ее досель я вижу:
Такой невыносимой красоты
Людскому не создать воображенью,
Из мрамора не изваять… представь:
Один лишь взгляд — и мрак — и дар внезапный,
Пророческий, проклятый, слепотой
Оплаченный, насмешками, неверьем!
Сто раз я предрекал им глад и мор,
Потоп, землетрясенья и пожары,
И гнев богов, — сто раз я призывал
Их к жертвам искупительным, — не слышат,
Не верят! Я бессилен пред Судьбой,
Мой дар бесплоден. Если жаждет крови
Толпа, к войне губительной стремясь,
Разумные слова ей — словно травка
Для льва голодного. Когда встает
На брата брат в усобице кровавой,
Толкающей обоих под ярмо
К соседним государям, — я не властен
Пресечь безумства черни и царей.
А кто хоть раз мои услышал речи
О том, что тирания одного
Лишь предвещает тиранию многих?
Или о том, что власть толпы ведет
Назад, к единовластию тирана?
Я не умел остановить войну
И на войне был никому не нужен, —
О мука сознавать свое бессилье
И мучиться из-за грядущих мук!
Хоть кто-нибудь взглянул бы мимоходом —
Как на скульптуры знатных горожан
На площади — и молвил: «Прорицатель,