любовалась его открытой улыбкой, сильной загорелой шеей, выглядывавшей из-под расстегнутого воротничка рубашки, ей нравилась даже его манера держать сигарету.
— Но ведь вы, chica, можете и влюбиться, к своему собственному удивлению. Любовь поражает самые неуязвимые сердца и толкает людей на странные поступки. Что станет с чайной, если вы до потери сознания влюбитесь в кого-нибудь?
— Вот когда это случится, тогда и придет время все обдумать. Милдред всегда говорила, что мне на роду написано оставаться старой девой, и, кстати, многие робкие и застенчивые люди вступают в брак по расчету, а не по любви.
— А вы очень застенчивы?
Жанна избегала насмешливого взгляда испанца и с отчаянием думала, что беседа переходит в опасное русло. И вообще, с его стороны нечестно было заводить этот разговор; он словно задался целью выведать все тайные и даже самой девушке не очень ясные мечтания ее юной души.
— А Хойоса была застенчива? — укрылась она за вопросом. — Если нет, то вашей бабушке предстоит удивиться перемене, когда мы встретимся.
— Принцесса знала Хойосу маленькой девочкой. Вас не пугает, сеньорита, что столь молоденькую девушку, как она, выбрали для такого мужчины, как я?
— Я… не знаю даже, как и ответить на ваш вопрос, дон Рауль.
— А я не сомневаюсь, что знаете, сеньорита. — Сжимая крепкими пальцами цветок мальвы, он медленно обрывал лепестки, неотрывно глядя при этом на Жанну. Она сняла жакет, и оголенные плечи матово поблескивали в тени зарослей. На тонком запястье висела золотая цепочка с рыбкой-амулетом. — Помните, вы говорили, что можете понять девушку, которая меня испугалась? Испугалась чего, интересно знать? Моего гнева?.. или моей страстности?
— Думаю, вашей жестокости… нетерпения по отношению к женщине, — смело заявила Жанна.
— А вы бы тоже от меня сбежали?
Она наблюдала, как падают на землю смятые лепестки, вспомнила восхищение испанца цветами, взгляд, которым он всегда заставлял других подчиняться его воле. Перед принцессой он, должно быть, прячет когти, надевая бархатные перчатки светских манер и становясь мягким и сдержанным. А стальную жесткость его рук Жанне уже довелось ощутить.
— Да, — ответила она, — думаю, что сбежала бы.
— Тогда как же вы решились ввериться мне?
— Может быть, об этом порыве я буду сожалеть всю жизнь.
— Ну что ж, уютная чайная в каком-нибудь городке на побережье Англии, думаю, компенсирует все беспокойства, которые я доставлю вам за время разыгрываемого нами спектакля. Но все же, смею надеяться, жизнь на краю пустыни вам тоже понравится. Погулять в пальмовом саду, увидеть золотистую луну, медленно всходящую над песками, услышать нежный шепот ветерка на рассвете, прокатиться верхом… Вы ведь об этом и не мечтали.
— Но я не умею ездить верхом, — вздохнула она.
— Я научу вас.
— А ведь я многого не умею… из того, что должна бы уметь Хойоса. Например, я не говорю по- испански…
— Не впадайте в панику, — одним неуловимо-гибким движением дон Рауль поднялся и, взяв Жанну за руку, потянул ее из-за стола. Такая откровенная настойчивость была в этом зове, что Жанне захотелось убежать. Его темная сила, его грозный пыл могли встревожить кого угодно, а девушка еще не забыла прикосновений горячих твердых губ и жарких поцелуев. Он был непредсказуем, а она — беззащитна. Взрывоопасное сочетание.
— Как я уже говорил, мать у Хойосы англичанка, так что она прекрасно говорит по-английски. А со всем остальным справиться очень легко. Рано по утрам я буду учить вас ездить верхом, и заодно вы освоите немного испанский язык. Учтите, принцессе не понадобится сто лет, чтобы выяснить, что вы вовсе не влюблены в меня. А как только она поймет, что сватает мне в жены Снегурочку, то вы, chica, можете спокойно растаять и исчезнуть из моей жизни.
Нарочито равнодушный тон дона Рауля резко противоречил тому, что он делал. Растаять… вот оно, это слово, от которого явственно повеяло опасностью, ибо сознательно или нет, но он прижимал к себе Жанну так сильно, стискивая ей за спиной руки и близко придвинув красивое смуглое лицо, что она, прерывисто дыша, почти уткнулась ему в шею.
— У Хойосы никогда не было таких огромных и выразительных глаз, — шепнул он, совершенно не собираясь освобождать ее от этого неловкого положения. — Когда мы предстанем перед бабушкой, прошу вас, смотрите на меня как сейчас, и она очень быстро поймет, что вас трясет от одного моего прикосновения.
— Я… просто мне не нравится, когда меня хватают так грубо. Дон Рауль, мне больно…
— Лгунишка! — Смеющиеся глаза смотрели прямо на нее. — Вам просто не по нраву мое дьявольское властолюбие, nina [16], а от каждого прикосновения вы теряетесь, не зная, что я сделаю дальше. Боитесь, как бы я не нагнулся и не поцеловал вас? Неужели так не нравится целоваться?
— Только не с вами, — выдохнула Жанна. — Для вас это всего лишь игра. Игра кошки с мышкой. Вы всю жизнь делали то, что хотели, а мне приходилось ограничивать себя. Теперь же вам любопытно посмотреть, как я стану реагировать, если меня выпустить на свободу. Может, думаете, что в благодарность я позволю… затащить меня в постель?
— А ваша благодарность простирается так далеко? — последовал многозначительный вопрос.
— Да я бы скорее предпочла мыть посуду! — В ответ на негодующее восклицание ее тут же стиснули еще сильнее, обняли еще крепче. Жестокий поцелуй, казалось, длился бесконечно… Но тут, к несказанному облегчению девушки, из прохладной тени дома появился Хуссейн, одетый в белые одежды; он почтительно склонился и прикрыл глаза при виде целующейся пары.
Испанец что-то сказал ему по-арабски, и Хуссейн, поклонившись, ушел. Дон Рауль не сводил глаз с гневного лица Жанны.
— На этот раз вы ускользнули, но берегитесь: я еще задам вам перцу. Сейчас у меня деловая встреча, а вы можете остаться здесь, в саду, или же Хуссейн проводит вас в комнату. Отдохнете там, пока я занят?
— Нет, лучше я останусь здесь, — ответила она, потирая запястье.
— Неужели я и в самом деле сделал вам больно? — Его улыбка была безжалостной. — Или же вы стараетесь стереть следы моих пальцев?
Стремительными широкими шагами дон Рауль направился к дому; на мгновение его высокая гибкая фигура четким силуэтом застыла на фоне освещенных солнцем арочных дверей, а потом исчезла из виду. Теперь тишину двора нарушало лишь журчание воды в каменной чаше фонтана, щебет птиц в зарослях перечного дерева, увешанного алыми плодами, да жужжание пчел в олеандрах. В цветущих пышным розовым цветом олеандрах с темными корнями, сок которых, по поверью, причиняет боль и страдания.
Несмотря на жару, Жанну пробирала дрожь, и, продолжая потирать запястье, она отошла от столика, за которым сидела с Раулем Сезар-беем: золотая цепочка оставила на нежной коже красную полоску. Через ажурную арку, ведущую в другую часть мавританского сада, она вышла на аллею, обсаженную миртом. Впереди поблескивал пруд, ласковый ветерок перешептывался с листьями, с розовых кустов неслышно опадали лепестки. Сверкнув лапками, в пруд с лилиями прыгнул лягушонок и устроился на зеленом лакированном листе. Жанна от неожиданности вздрогнула.
Лягушонок был похож на маленького, затаившегося дракончика, и девушка улыбнулась, вспомнив сказку о заколдованном принце, превращенном в чудище-дракона; расколдовать его могла только та девушка, которая посмотрит на него любящими глазами.
Этот сад, полный волшебного света и таинственных теней, навеивал воспоминания о сказках и мысли о любви. Жанна невольно подумала, как прекрасен всегда в глазах влюбленной девушки ее избранник. Он может быть дьяволом, но ей должен казаться богом.
Послышался вздох ветерка, или то вздохнула сама Жанна? Как ей хотелось хоть капли доброты и бескорыстного участия! Она мечтала, чтобы какой-нибудь мужчина проявил к ней внимание, желая только
