Проходя мимо солдат, можно было уловить только обрывистые фразы: «В первый день наступления нам приказали занять первую линию окопов и проверить наличие и защищенность второй, только на это нас уже не хватило, а при атаке на вторую линию траншей я получил осколок в колено». Или: «Французы защищали эту дорогу как собственное дитя, и при попытке ее захвата я был ранен».
Наступление под Верденом для Германии было очень удачным, и французское командование цеплялось за каждый дюйм земли, жертвуя своими солдатами, но все-таки теряя форт за фортом, и в итоге 25 февраля немцы заняли хорошо укрепленный форт Дуомон, что явилось очень большим тактическим успехом во всей битве. Именно такая информация гуляла вместе с ветром и снегом по улицам Йены в эти февральские и мартовские дни. Но самое страшное, что Верден был не последним из ужасов этой войны.
— Вернер, Вернер Гольц! — кричал юноша лет восемнадцати, бежавший за Вернером.
Вернер обернулся и увидел своего друга из университета, Герхарда Эбеля. Герхард был одним из немногих, кто общался с Вернером, и они дружили с самого детства. Их дружба зародилась в тот момент, когда они еще были мальчишками: Герхарда избивали сверстники, а Вернер решил заступиться за него. В итоге их двоих сильно побили, и они оба остались лежать на земле, незнакомые друг с другом. После этого момента они виделись почти каждый день.
— Герхард, чего опаздываешь? Я тебя ждал дома, а ты не зашел.
— Прости, меня мама задержала. Она заболела, а кроме меня помочь некому, папа-то на фронте, — оправдался Герхард. — Я зашел за тобой, а никто не открывал, я так и понял, что ты уже ушел. Слышал последние новости с фронта?
— Да, конечно, уже весь город знает. А ты чего такой возбужденный? — спросил Вернер.
— Так Германия же наступает. Конец войны уже близок, и папа скоро вернется.
— С чего ты взял, что конец? Может быть, то же самое будет, что и всегда: вроде наступление и все хорошо, а они потом опять будут объявлять призывы.
— Что-то ты не патриотично настроен, Верн.
— Да нет, все хорошо. Просто они вечно объявляют, что наступление, что скоро победа, а ее нет и нет. Я вообще не понимаю, что они там так долго могут делать. Надо идти в атаку, и через два дня все захватить. Вместо этого они там месяцами сидят и ничего не делают, а нам говорят, что война очень кровавая и жуткая.
— Сидят и ничего не делают? Ты видел раненых, которых привозят? Будто с того света вернулись, — с боязнью сказал Герхард.
— Они и вернулись с того света, — отрезал Вернер, — только мы с тобой видели десятки, а не миллионы, как многие говорят. Значение войны преувеличено, Герх.
— Ну не знаю, Верн, когда папа вернется, я его обязательно расспрошу обо всем.
— Только без меня не спрашивай, я тоже приду и поспрашиваем его о войне. Мне хочется узнать, что там было. Надеюсь, он нам расскажет.
С конца улицы послышались крики, которые усиливались с каждым шагом. Звук представлял собой перекличку сотен голосов, которые сливались в один единый гул. Люди на улице стали оборачиваться, и многие пошли в ту сторону быстрым шагом.
— Что это такое, Герх?
— Не знаю, но, похоже, это из университета.
Ребята резко сорвались с места и побежали по улице, задевая прохожих плечами. Добежав до университета, они увидели картину, которую можно было сопоставить с какой-то демонстрацией: Хайнц стоял на длинной возвышающейся лестнице перед дверьми университета и держал в руках газету — ту самую, которой торговал мальчик. Подняв ее вверх над головой, Хайнц, словно зверь, кричал:
— Мы уничтожим этих слизняков! Мы — великая Германия, и никто с нами не сравнится, мы защитим нашу страну от вражеской нечисти, кто со мной?
После этих слов толпа, стоявшая на ступеньках ниже и на площади, словно дрессированная, взорвалась аплодисментами и бешеным криком. Это было похоже на войско перед древней битвой, солдаты которого во весь голос кричали, пугая армию, стоящую напротив. Вернер с другом стояли в самом конце толпы.
— Вот он, наш Хайнц, прямо герой, — поговаривали преподаватели, стоявшие возле Вернера.
— Да, были бы все солдаты такими, мы бы давно уже выиграли, — поддержал другой.
— Эх, ну почему я не он? — с досадой сказал Герхард, хлопая в ладоши.
— Что в нем такого-то? Человек, который пропагандирует войну и смерть за родину, призывает к насилию, хотя даже не знает, как заряжается отцовская винтовка, висящая над камином, — со скрытой злобой сказал Вернер.
— Да ладно, Верн, признайся: ты просто ему завидуешь, — с улыбкой ответил Герхард.
— Вам, молодой человек, следовало бы поучиться культуре и уважению к старшим, которые добились в этой жизни побольше, чем Вы. Вы бы лучше последили за собой и закрыли все долги, — сказал преподаватель по философии, повернувшись к Вернеру.
— Простите, мистер Ланге, — оправдался Вернер, но в душе он по-прежнему не понимал Хайнца. Он был за тысячу километров от тех мест, где его братья отдавали свои жизни, делили одну лазейку, вырытую в окопе, чтобы не промокнуть, пока он здесь, причесанный и откормленный, кричал о войне. Но студенты слушали Хайнца и действительно видели в нем самого смелого человека, и по коридорам университета потом перешептывались о том, что Хайнц — единственный студент в этом университете, который в случае призыва не побоится встретиться с врагом лицом к лицу.
В первые недели под Верденом германская армия имела успех, который со временем начал угасать. Коммуникации французов были перерезаны, и войска попадали в окружения на своих позициях, а оттуда в плен. Колоссальной заслугой французского командования в этой битве явилась организация переброски войск, благодаря которой и произошел перелом в ходе сражения. Учитывая, что железная дорога на Верден находилась под обстрелом германской армии, а другая дорога была уже два года как перерезана германцами, то оставался только один путь — через Барле-Дюк на Верден. Французская армия перебрасывала подкрепления на автомашинах. Логистика переброски войск была организована настолько грамотно, что в период с 27 февраля по 6 марта под Верден было переброшено около 190 тысяч французских солдат. Транспортная служба насчитывала 3000 человек, что казалось просто невероятным. Впоследствии французы назовут эту дорогу «священный путь». В результате всех этих мероприятий французская армия возросла в два раза. В течение пяти дней боев, германские корпуса и дивизии утратили свою боеспособность. Дальнейшие бои, начиная с марта 1916 года, несли затяжной характер. Германии так и не удалось разгромить Францию и вывести ее из войны. Битва на Сомме неизбежно приближалась. История навсегда запишет ее на своих страницах, как одну из самых кровавых битв Первой мировой войны, которая унесет весь цвет германской нации, а оставшиеся в живых уже никогда не смогут вернуться к нормальной жизни.
Новость о военном призыве застала Вернера в мае 1916 года. В аудиторию университета вошел офицер, с седыми и закрученными усами, с моноклем на правом глазу, и произнес громкую внятную речь, как подобает настоящему солдату. Эта речь означала только одно: или фронт прорван, или англичане с французами готовят серьезное наступление, и в окопы нужно свежее пушечное мясо. Это были даже не солдаты — это была масса, которая сдерживала другую массу и чья масса больше, тот и выиграл. Когда читаешь в газетах количество потерь, то ужасаешься этому, этим космическим цифрам. Вообще невозможно представить: если так много жертв, то какова же вся армия по численности? но этот призыв был не обязательным, они призывали добровольцев, обещая жалование, в надежде, что кто-то согласится.
У Вернера сразу промелькнула мысль об уроке истории на прошлой неделе, когда они изучали наполеона Бонапарта. Преподаватель рассказывал, как сто лет назад студенты Йенского университета поднялись на борьбу с наполеоном. Он величаво ходил по аудитории и призывал своих учеников в случае войны не запятнать чести родины и последовать за своими предшественниками при необходимости. В той битве с французами в 1806 году прусская армия была повержена, и наполеон одержал победу. Сильное сопротивление французам тогда оказали именно студенты из Йены, служившие в добровольческой армии.
