спрашивали разрешения использовать материал, а написать самим, а теперь, читая черновики, поражаются, восхищаются, но больше возмущаются одновременно. Как я сам до сих пор не понимаю, что же у меня на этот раз получилось — то ли выдающееся литературное произведение, то ли полная и абсолютная графоманская чепуха.
* * *
Как я выискиваю по всем засунутым в шкафы и в столы старым дискам случайно сохранившиеся черновые фрагменты к двум недописанным и стёртым книгам — и вставляю их в эту, всякий раз вставая в позу буриданова осла перед извечным вопросом, править или не править…
* * *
Как моя бывшая супруга, столкнувшись в прихожей с тёплой компанией из Саши, Аллы и Насти, попробовала объяснить девушкам, что зря они со мной связываются, потому как я есть полный и безнадёжный импотент. К великому восхищению попугая, который, услышав громкое ржание трёх девичьих глоток, сорвался с двери и начал кружить вокруг люстры, оглушительно хлопая крыльями и не менее оглушительно каркая.
По выставке можно бродить долго, а антракт короток. Вот уже и первый звонок, первые, самые дисциплинированные зрители тянутся в зал, а в фойе появляются уборщицы, сосредоточенно наполняющие пластиковые мешки бычками из монументальных нержавеечных пепельниц.
Остаётся немного времени на то, чтобы подумать, а на кой бы хрен автору было разводить всю эту бодягу с романом, оперой… Изменит ли оно что-то в жизни? Изменит ли оно восприятие каких-то вещей, понимание каких-то вещей? Будет ли второе отделение более связным или окажется таким же сумбурным, как и первое?
Увидим… Второй звонок. Пора в зал, где уже начал помаленьку гаснуть свет…
ВТОРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
Часть VI. Accelerando espressivo
Любимых убивают все
Так повелось в веках
Коварным поцелуем трус
Храбрец — с клинком в руках
Вот мы, наконец, и добрались до той истории, которая является логическим апогеем всего происходившего в течение этих безумных семи лет. Последней из основных в нашем романе. Истории, которая по большому счёту началась задолго до начала упоминаемых в нашей книге событий и то висела где-то далеко за кадром, то странным образом текла где-то поблизости, на границе видимости и слышимости… А то и врывалась в мою жизнь сметающим всё и вся смерчем. Истории, имеющей точки пересечения практически со всеми остальными. Разломившей мне жизнь пополам — на «до» и «после». Уходившей, чтобы вернуться в новом виде. Опять текущей на границе видимости. Опять возвратившейся. Вымотавшей нервы почти до нуля немалому количеству людей. И — незавершённой. Надеюсь, что незавершённой. Очень надеюсь.
Эту часть романа я уже один раз, несколько в другом виде, написал и «виртуально опубликовал» в виде новеллы чуть больше года назад. Собственно, идея сделать полногабаритный роман тогда и появилась, хотя отдельные части нескольких других глав и были написаны ранее в виде рассказов. Но тогда были особые обстоятельства. Свеженаписанная глава, пусть и в абсолютно сыром виде, пусть и с неправильным пониманием части происходившего, — должна была сыграть в истории вполне конкретную роль. Она её и сыграла. Недописанный роман начал самим своим существованием значимо влиять на развитие своего собственного сюжета и уводить его на другие рельсы. Начался следующий круг, как сменивший понимание части событий происшедших, так и давший всей ещё не состоявшейся истории раскрутку в совершенно неожиданную сторону. Как результат — предыдущая редакция, и так перегруженная раздутыми из утилитарных соображений детективными пассажами, потеряла актуальность совсем. Пришлось переписывать полностью. Уже имея уверенность, что следующего круга не будет. Что сейчас завершается последний круг этой истории, и времени осталось — два с половиной месяца. Через два с половиной месяца, тринадцатого марта, колесо ударится о камень и рассыплется. Произойдёт это на Пинеге. А перед опрокинувшимся экипажем будет стоять горы Хозяйка, и всё дальнейшее пойдёт уже по её плану, догадаться о содержании которого нам не дано.
Соответственно, момент, который я выбрал для написания итоговой версии нашей книги в целом и текущей главы в частности, очень и очень не случаен. Так уж сложилось, что все главные сюжетные линии получили точку схождения. Через эти самые два с половиной месяца. Тринадцатого марта. Важность этого числа читатель поймёт несколько позже. Пока что — ограничусь утверждением, что тринадцатое марта в этой истории возникало трижды, если не четырежды, и всякий раз определяло некоторый перелом. Итак, тринадцатого марта я окажусь на той самой Пинеге. В том самом урочище Железные Ворота. В той самой пещере Олимпийской. Там, где раз уже произошла описанная в одной из предыдущих глав встреча с чем-то, смысл которой остался неясен, а страх перед повторной встречей определял в моей жизни не так уж и мало всего разного. И вдруг — страх испарился. Висящая на стене фотография с полярным сиянием перестала быть грозным остережением и замигала волшебным зовущим светом. Новой фототехнике, ни разу не сходившей под землю, стало тесно в своём углу. Я предложил нескольким друзьям туда съездить. А чуть позже выяснилось, что Елена задумала поездку на Пинегу полугодом раньше. И даже договорилась с теми же самыми ребятами, которым и я спустя полгода предложил эту авантюру. И вообще — что в этой поездке будет вообще немало и другого народу, имеющего к нашей истории прямое касательство.
И вдруг произошёл очередной обвал всего, что только можно, а заодно и чего нельзя, и сама возможность участия Елены как бы совсем почти исчезла… Таки не может так оно быть. Столь чёткая нацеленность всех событий не может не сработать. В первый раз, когда мы с Ленкой не стали знакомиться, а я спустя месяц познакомился с другой барышней и вдруг увёз её на Пинегу, — те события были предупреждением. Сейчас — чувствуется настойчивое требование. Конечно, Ленка поедет. Возможно, неожиданно для себя и окружающих. Вплоть до того, что десятого марта она просто уйдёт из дома в чем была и сядет в наш поезд.
Вот в этом-то всё и дело. Я не знаю, суждено ли мне вернуться из Олимпийской. Я не представляю, суждено ли Ленке. А возможно, что вся эта бодяга — чистый бред, ничего там такого странного, особого и неведомого нету, ничего необъяснимого и ничего существенного там не произойдёт, а будет самая обычная подземная фотоэкспедиция. Но по любому книга должна быть написана до выезда. Даже если всё пройдёт гладко и все мы вернёмся, это будет рубеж, меняющий видение многого. А в новом видении сложившаяся цельность сюжета просто рассыплется, и книга если когда и будет написана, то очень и очень нескоро и совсем-совсем другая. И будет иметь тот или иной финал. А финала здесь быть не должно. Среди просматривающихся возможностей развития событий хеппи-энда нету. Так — плохо, так — ещё хуже, а эдак — совсем банальщина. Нельзя отнимать у читателя права достроить сюжет по своему усмотрению. Пусть ищет «хорошие» продолжения. Вдруг найдёт? Вдруг подскажет тем, кто у руля?
Не знаю, хорошо оно или плохо, получится оно или нет, но я попробую написать эту часть в немного необычной компоновке. Нельзя её писать линейным повествованием. Канва происходящего даже сейчас, спустя три с половиной года, принимает всё новые и новые видения о сути и мотивах каждого эпизода. Возвращаться назад на каждом моменте переосмысления или появления новой информации — чушь. Любой ценитель закрученных детективов на этом скиснет, сдастся и после третьей подобной
