внимательно пересчитал — тринадцать бокалов. Затем поднялся и сказал:
— Теперь разрешите мне, так сказать от общественности, произнести тост.
Все дружно поддержали. Он поднял стакан с горилкой и попросил тишины, постучав ножом по краю тарелки.
— Друзья, я хочу от всех нас поблагодарить Шпаченко-старшего за такой шикарный стол и праздник, который он создал для нас сегодня. Хочу пожелать от всех здоровья вам и поблагодарить вашу жинку.
И под громкие возгласы «Спасибо, спасибо!» опрокинул стакан в себя. Ребята последовали его примеру.
Савва, почти не пивший спиртного, поддавшись общей эйфории праздника, тоже выплеснул внутрь себя полстакана самогона. На удивление, огненная вода лишь слегка обожгла слизистую рта и пищевода и плавно влилась в сытый желудок.
Взяв со стола кусок зелёного арбуза, Савва надкусил и тут же положил обратно. Но другие с большим удовольствием хрумкали кусочки арбуза, похваливая засолку и хозяйку.
— Ни, хлопцы, ни, — запротестовал Шпаченко-старший. — Засолка и горилка моих рук. Жинок к этому делу ни в коем разе нельзя допускать, дело тонкое. Вот пампушки или варенье — их дело, если и пересластит, хуже не будет, — под хохот ребят закончил он и скомандовал, — Ну, хлопцы, ещё по одной.
Толик тут же разлил по посуде. После второго тоста последовал третий и четвёртый, пока не показалось пустое дно бутылки.
— Хорошие вы, хлопцы, дружные, смотрю. Если и Петька мой такой же стал, любо мне, браты, любо. Ну что его всё нет и нет?
Он снова посмотрел на часы:
— Почти двенадцать. А что, у вас библиотеки до полуночи работают?
— Да, вы, папаша, не беспокойтесь, — попытался успокоить отца Валерка, — он же в центральной библиотеке, оттуда больше часа добираться. Мне не верите, вот спросите его. Правда, Старик? — и он обратился к Савве.
Савва кивнул головой, но ничего не ответил. Врать ему было стыдно. Тем более что он догадывался, где сейчас Петька. В это время дверь в комнату отворилась и показался сам Петька. От увиденной картины у него округлились глаза — удивление, радость и волнение одновременно блуждали по его лицу.
— Здравствуй, батько! — выдавил наконец он из себя. — Как добрались?
— Здравствуй, сынок! Как видишь, хорошо. И хлопцы у тебя хорошие. Встретили, угостили. Ждали тебя, а тебя всё нет. Где гуляешь, сынко?
— Я тебе всё объясню, батько… Сейчас разденусь и всё объясню…
— Раздевайся, раздевайся. Есть о чём поговорить…
Тут он повернулся к ребятам:
— Хлопцы, у меня к вам просьба. Оставьте нас одних на полчасика. Мы поговорим по душам, а потом подходите.
— Нет вопросов, — ответил за всех опьяневший Валерка. — Это мы сейчас мигом организуем.
И он стал всех выгонять из комнаты. Ребята, оценив ситуацию, молча вышли в коридор и разбрелись кто куда. Савва, накинув куртку, вместе с Женькой вышёл на свежий воздух. Они прошлись по аллее, согретые алкоголем и хорошим ужином. Им казалось, что дыхание Балтики и кружившиеся в воздухе снежинки тихонько охлаждали их разгорячённые лица. Ребята долго ходили то по одной, то по другой аллее пустого парка, горячо споря о Петькиной судьбе. Женька упорно считал его дураком.
— Ты подумай, Старик! Учиться на отлично — и бросить институт! Ради чего?
— Жизнь посмотреть!
— А это разве не жизнь, что мы живем? Это что, кино?
— Но ему хочется другую жизнь познать, чтобы потом не жалеть о зря прожитых годах, неправильно выбранной профессии, — возразил Женьке Савва.
— О выборе профессии мы все, может, когда-нибудь пожалеем, — не согласился Женька, слегка заикаясь от волнения. — Ты думаешь, я правильно выбрал профессию или ты?
— Нет, не думаю, — ответил Савва.
— То-то и оно, что никто не знает. Мы так решили потому, что кто-то нас этому надоумил. Что, не так?
— Да так, Жека, так! Только у Петьки другое. Он вообще хочет жизнь посмотреть, в широком смысле.
— «В широком смысле», — передразнил Женька. — Да ни в каком смысле он ничего не хочет. Вбил себе в голову, что жизнь прекрасна и удивительна где-то там, — Женька показал рукой в сторону шумного города. — Сельский мальчик, начитался книжек, насмотрелся кино. «Иван Бровкин в армии», «Иван Бровкин на целине»… Вот тебе и пожалуйста. «Хочу другой жизни!» А другой жизни нет, она у всех разная, но в целом одно и то же.
Савва слушал и не узнавал своего друга. Этот тихий молчаливый парень, оказывается, настоящий философ. И Савва тогда, кажется впервые в жизни, дал себе слово никогда не судить о человеке по внешнему виду, а только по поступкам. А помогли ему в этом, как ни странно, Женька и Петька Шпаченко.
Сколько они гуляли и спорили — неизвестно. Вернулись в комнату, когда все уже спали. Тихо раздевшись, они тут же уснули мёртвым сном.
Утром все разбежались по своим студенческим делам, оставив в комнате спящих валетом в одной койке батьку с сыном. Больше они никогда уж не встретятся все вместе. Только Савва ещё раз случайно встретит Петьку у деканата через пять лет, когда перейдет на шестой курс. Он даже сначала и не узнает его. Крепко сбитый парень с небольшим шрамом на хорошо выбритом волевом лице. Тот первый узнал его.
— Старик, что не здороваешься? Зазнался?
— Привет! — оторопело отозвался Савва, и лишь потом они обнялись как старые приятели. — Извини, не признал. Настоящий мужчина! Даже шрам… Откуда?
— Долгая история. Да и ты не отстал. Смотри, живот так и прёт!
— Это не живот, а комок нервов, — отшутился Савва. — Что ты делаешь в деканате, Петро?
— Да я решил восстановиться. Дурак дураком был, когда уходил. А теперь вот бегаю со справками.
Петька потряс какими-то бумажками, зажатыми в кулаке.
— Ты извини, Старик, у меня времени сейчас в обрез. Давай встретимся вечерком. Ты где живешь?
— На Кирилловке, комната 267.
— Там рядом есть какая-нибудь приличная кафешка или ресторанчик? Неудобно старым друзьям в общаге встречаться, — как бы прокомментировал Петька своё желание встретиться на нейтральной полосе.
— Рядом точно ничего нет.
— А давай в кафе «Экспресс», напротив Московского вокзала. Знаешь это место?
— Знаю. Не раз там бывал.
— Тогда договорились. Ровно в семь. Идёт?
— Идёт.
Они хлопнули друг друга по рукам и разошлись, как оказалось, навсегда. Савва пришёл в назначенное время и примерно с полчаса бродил по залу в поисках друга. Но тот так и не появился. Что было тому причиной, так и осталось тайной. Но, видно, что-то очень серьёзное и непреодолимое встало на пути упрямо идущего по жизни хохла Петьки Шпаченко, если он не выполнил своего обещания. Савва не встречал более упрямой нации, чем украинцы. Может благодаря этому они и остались украинцами — южными славянами со своим певучим языком, своими обычаями и своей неповторимой культурой. Кто только ни пытался завладеть Малороссией: польские ляхи, литовские рыцари, шведы, немцы, всех и не упомнишь. Даже старший брат — Большая Северная Россия — и та считала нужным взять непокорных украинцев под свою высокую руку. Тем пришлось согласиться, выбирая из двух зол меньшее, но всё равно
