— Ладно, — сказал он. — Тебе нужна огневая поддержка?
— У меня есть цель для тебя.
На другом конце провода повисла тишина. Потом он сказал:
— Рассказывай.
— Новый Зимний Рыцарь, — сказал я.
— Есть новый?
— Скоро будет, — сказал я.
— Откуда ты... — более долгая пауза. Затем он сказал:
— Вот оно как.
— Есть веская причина, — сказал я.
— Да?
— Маленькая девочка.
Снова тишина.
— Ты знаешь, когда это произойдёт.
— Нет, — сказал я. — Не знаю. Посмотрим.
— Согласен, — сказал он. — Когда?
Они собирались убить мою дочь где-то перед следующим восходом солнца. Я полагал, что мне потребуется некоторое время, чтобы найти для неё дом, при условии, что я не умру при попытке это устроить.
— В любое время после завтрашнего полудня, — сказал я. — Чем скорее, тем лучше.
— Хорошо.
— Ты сможешь найти меня?
— Да.
— Убедись, — сказал я.
— Я плачу по долгам.
Я снова вздохнул.
— Да. Спасибо.
Он мягко хихикнул.
— Меня благодарят, — сказал он. — Это ново.
Он повесил трубку. Я сделал то же самое. Затем позвал Молли.
— Ладно, — сказал я. — Давай начнём.
Молли взяла телефон и положила его обратно в шкаф. Потом она достала тонкую, новую белую свечу в держателе и коробок спичек. Она подошла и установила свечу на раскладной столик рядом, где я мог её видеть, не двигая головой. Она чиркнула спичкой и зажгла её.
— Хорошо, — сказал она. — Гарри, это должно быть осторожной, деликатной работой. Поэтому сосредоточься на свече. Мне нужно, чтоб твой ум оставался спокойным, чтобы я могла работать.
Это казалось странным, позволить кузнечику взять инициативу на себя, но я думаю, это было именно тем, для чего я обучал её. Я сосредоточился на свече и начал успокаивать мысли.
— Хорошо, — сказала Молли спокойно спустя мгновение, голосом полным мягкого бархата. — Расслабься. Сделай хороший, медленный, глубокий вдох. Хорошо... Слушай мой голос и позволь вести тебя. Ещё один глубокий вдох сейчас...
И вместе со своей соучастницей я завершил организацию своего убийства.
Глава пятидесятая
Я всплыл из памяти, вздрогнул и огляделся в замешательстве. Я всё ещё находится в разуме Молли на этом киношном мостике. Было тихо. Абсолютная тишина. Ничего не двигалось. Изображения на экране и различные Молли застыли на месте, как манекены. Вообще то, всё, что происходило в сражении, происходило со скоростью мысли — молниеносно. Была только одна причина, что всё здесь остановилось вот так, прямо посредине действия.
— Несколько бессмысленно для этого линейного времени, а? — мой голос прозвучал резко и грубо.
У меня за спиной послышались шаги, и в комнате стало светлее и ярче. Через мгновение, не было ничего, кроме белого света, и мне пришлось поднять руку, чтобы заслонить от него глаза.
Затем свет несколько угас. Я поднял глаза и обнаружил себя в безликом белом пространстве. Я не был даже уверен, что я стоял, если я вообще стоял на чём-нибудь. Не было ничего, кроме белого цвета...
...и молодого человека с волосами цвета тёмного золота, которые неряшливо свисали над серебристо-голубыми глазами. Его скулами можно было резать хлеб. На нём были джинсы, старые сапоги, белая рубашка и джинсовая куртка, и никто из молодых пижонов не был в состоянии стоять с такой совершенной, безмятежной неподвижностью, как он.
— Вы привыкли к линейному времени, — сказал он.
Его голос был звучный, глубокий, мягкий, почти с музыкальным тембром, который вы иногда слышите по радио.
— Это был самый лёгкий способ, чтобы помочь тебе понять.
— Разве ты не слишком низкий для архангела? — спросил я его.
Уриил улыбнулся мне. Это был вид выражения, от которого цветы спонтанно зацветали, а младенцы начинали хихикать.
— Соответствующий. Должен лично признаться, что я больше поклонник
Я просто уставился на него и попытался собраться с мыслями. Память, теперь, когда она была у меня снова, была крайне ярка. Боже, этот бедный ребёнок. Молли. Я никогда не хотел причинять ей боль. Она была готова помогать и сделала всё с открытыми глазами — но Боже, я не хотел, чтобы это происходило с ней. Она так много страдала, и теперь я мог видеть почему — я мог видеть, почему безумие, которое она симулировала, могло быть гораздо более настоящим, чем она полагала.
Должно быть, поэтому Мёрфи не доверяла ей так сильно. У Мёрфи были превосходные инстинкты на людей. Она, видимо, почувствовала что-то в Молли, почувствовала боль и отчаяние, которое вело её, и это было как предупредительный флажок для Мёрфи. Что причинило бы Молли ужасную боль, столкнись она с подозрением и недоверием, однако вежливая Кэррин, возможно, догадывалась об этом. Эта боль, в свою очередь, довела бы её до совершения поступка, который лишь увеличил бы подозрения, в этом круге агонии.
Этого я никогда не хотел для неё.
Что я наделал?
Я спас Мэгги, но если бы при этом я уничтожил свою ученицу? Тот факт, что я поручил убить себя сам, никак не влияло на нравственность моих действий. Вы не можете просто ходить вокруг да около и выбирать, кого спасти, а кого уничтожить. В основе подобных решений лежат зло и врождённое высокомерие, имеющие такие глубокие корни, что этого следует избегать — независимо от того, какими благими были ваши намерения.
Я понял, почему Молли пыталась заставить меня поговорить с Томасом. Она знала, как знал и я, что Томас попытается помешать мне покончить с собой, независимо от моих мотивов. Но она была права и в другом тоже: он был моим братом. Он заслужил большего, чем я дал ему. Именно поэтому я не думал о нём ни разу, после возвращения в Чикаго. Как я мог вспомнить брата, не вспомнив стыда за то, что лишил его своего доверия? Как я мог думать о Томасе, не думая об истине того, что я сделал?
Вообще-то, я бы сам не поверил, что я такой человек, который заставит себя забыть и игнорировать что-то, вместо того чтобы столкнуться с суровой реальностью, какой бы болезненной она не была.
Думаю, и я не совершенен.
