Совсем иначе вышло в другой раз. Опишу просто: утро, дежурство. Я отсидел два часа в депо, и в шесть с небольшим меня отправляют на шестой маршрут. При этом дают девятисотый выход. Девятисотка это проклятие для водителей. Позже я опишу поподробнее. Сейчас же в общих чертах. В отличие от всех прочих «выходов» девятисотые выезжали дважды в день из депо. Зачем? Объясняю. Для разгрузки линии в час пик. Сперва «девятисотка» выезжала около пяти или шести утра, приезжала на конечную маршрута, по которому предстояло колесить, делала круг и ехала в депо. Около десяти-одиннадцати возвращалась. Водитель, загнав вагон, был свободен до трёх часов дня. К трём он появлялся вновь, также выезжал на том же вагоне и история повторялась. Приехав на конечную, он отмечался у диспетчера, делал один круг и, закрыв путёвку, ехал в депо. Всё. День отработан. Часов в девять шёл домой. Как это назвать? Глупость? Дурость? Я имею в виду девятисотые «выходы». Да, безусловно. И ни один водитель не поминал их («девятисотки») без грязных ругательств. Но только не с точки зрения чиновников. Их устраивала эта идиотская, давно устаревшая система. Конечно «девятисотка» ничего на самом деле не разгружала. Только в ряде случаев мешала. Правда, платили за неё хорошо. И всё то время с десяти до трёх, что водитель где- то прогуливался, оплачивалось. Поэтому «девятисотки» на всех маршрутах работали одни и те же водители, которые жили по соседству с депо. Им это нравилось. Выехал, приехал — пошёл домой спать или жрать. Снова выехал — приехал, и опять жрать и спать. И так пять дней в неделю. И зарплата неплоха. А каково было водителям, жившим далеко от депо? Если до дома, например, добираться часа полтора? Какой им смысл было тащиться домой, если через час после прибытия уже уходить обратно? Вот они и торчали в депо, матерясь на всё на свете. Ведь на следующий день вновь на работу к четырём утра, а освободятся они только в девять часов вечера. К счастью, «девятисотки» открывались нечасто. Обычно если водитель их работавший ушёл в отпуск или «заболел». К слову сказать, хохлы «девятисотки» также не чествовали, несмотря на хорошую оплату. Так то.
Вот в тот день, описываемый мною, меня и бросили на «девятисотый» «выход» по шестому маршруту после двух часов дежурства. Я, разумеется, начал качать права.
— Два часа я уже отработал, — заявил я, взяв в руки путевой лист, — так что на этом всё!
— Работайте-работайте, — нетерпеливо заверещала очередная мерзкая бабка по фамилии Великая. Я это помню до сих пор.
Этим она давала понять, что спуску в отличие от других диспетчеров мне не даст.
Выглядела она, как и почти все диспетчера депо отвратительно: расплывшаяся, с тонким длинным носом и выпученными глазами в очках. Такая ощипанная сова.
Я не стал спорить. Лишь подумал про себя: «Ладно, посмотрим».
Отработав первую часть «девятисотки» я загнал вагон в депо около одиннадцати часов утра. Сразу же сдал талоны и выручку. И отдал сумку с бортовым журналом. Последним положил путевой лист в окно диспетчеру.
— Что это такое? — возмутилась сова.
— Я закончил, — кратко пояснил я.
— Нет, не закончили! — повышая голос, воскликнула Великая. — Вы приняли «выход» и отработаете его до конца.
— Нет, не отработаю.
— Ну-ка, стойте…
Сова проворно для её дряхлых лет вскочила со своего стула и вышла в коридор.
— Ну-ка пойдёмте…
Она грузно двинулась в сторону кабинетов начальства. Я равнодушно последовал за ней. Шла Великая покачиваясь и отдуваясь. Я только потешался. Войдя в кабинет отдела эксплуатации, сова обратилась к сидящей там Мокшаниной. Помните Луизу Ильиничну? Ту самую принимавшую меня на работу?
— Вот, — тяжело дыша и дрыгаясь телом, заявила диспетчерша.
— Что вот? — не поняв в чём дело, удивилась Мокшанина.
— Отказывается работать…
— Отказывается?.. — Луиза перевела взгляд на меня. — Почему?
— Не знаю, — проверещала Великая, поскольку я не удостоил присутствующих ответом. — Это надо спросить у него.
Они обе уставились на меня.
— Ты отказываешься работать? — спокойно справилась у меня Луиза.
— Только сверх нормы, — мягко пояснил я.
— А никто вас сверх нормы работать и не заставляет! — воскликнула сова, по-прежнему тяжело дыша.
— Подожди, — решительно прервала её Мокшанина. — В чём дело?
Великая быстро посвятила её в суть конфликта.
— Да, — вновь переводя взгляд на меня, произнесла Луиза, и в голосе её почувствовалась явная угроза, — но отработать всё равно придётся… понимаешь? Водителей не хватает. А «выход» закрывать нужно.
— Ну, водителей у вас всегда не хватает, — спокойно и мягко заметил я, — и виноваты в этом только вы сами. Хотя меня эти ваши проблемы не должны волновать. Кого у вас хватает и кого у вас не хватает. Мне за решение этих вопросов не платят.
— А мне платят, — начиная раздражаться, и заметно громче произнесла Мокшанина, — и поэтому я решаю: «выход» вы доработаете. Это ваша работа.
— Как будет угодно, — немного улыбнулся я, хотя внутри у меня уже начинало подниматься бешенство. — Если это необходимо для производства.
— Значит, вы отработаете этот «выход»? — уточнила Луиза, и глаза её загорелись торжеством.
Великая тоже заулыбалась. Только не дай Бог увидеть кому-нибудь эту улыбку.
— Конечно, отработаю, — спокойно кивнул я, — если это необходимость для производства. Отработаю… но не раньше чем вы дадите мне своё письменное распоряжение!
Данная фраза прозвучала, как выстрел револьвера в доме, где все спят. Мокшанина аж подпрыгнула на стуле. Сова встрепенулась и чуть не закачалась.
— Письменное распоряжение?.. — поражённо переспросила Луиза.
— Совершенно верно, — очень медленно подтвердил я, расплываясь в улыбке.
— А зачем?.. — задала моя собеседница очевидно глупый вопрос.
Было заметно: она тут же осеклась и сообразила, что спрашивать было не нужно, но время было потеряно. Я воспользовался её ошибкой.
— Ну как же, — торопливо проговорил я, — я работаю с четырёх утра. И уже устал. А работа у меня ответственная и опасная. Рабочий день мой составляет восемь часов. Но вы заставляете меня выйти на работу, так как это необходимо для производства. И заметьте, — я поднял вверх указательный палец правой руки, — я не отказываюсь! Я просто прошу вас дать своё письменное распоряжение, дабы в том случае, если я совершу наезд на пешехода или допущу столкновение с автомобилем или мало ли чего ещё, то поскольку я уже устал, я… Говоря проще у меня будет бумага что за всё за это отвечаете вы! Я смогу показать бумагу вышестоящему руководству и объяснить, что это была не моя инициатива работать пятнадцать часов в сутки ради лишних пары рублей, а производственная необходимость. И вы дали на это своё распоряжение.
Пока я всё это детально излагал Мокшанина и Великая лишь растерянно переглядывались.
— А с чего вы взяли, что я должна дать своё письменное распоряжение? — спросила, наконец, Луиза после минутного молчания.
— Вы или не вы мне без разницы, — продолжал я атаку, — мне это не важно. Можно и от другого чиновника. Главное для меня чтобы было письменное распоряжение, что кто-то из руководства его дал и взял на себя всю полноту ответственности за всё, что может произойти на линии. И взял я это как вы изволили выразиться из нового трудового кодекса. Показать вам статью? Он у меня с собой.
Я сделал движение, собираясь достать брошюру.
— Не надо, — остановила меня Мокшанина, — я знаю трудовой кодекс. Тут вы правы.
Она, конечно же, врала. Луиза, да и никто из обитателей депо наверняка в жизни его не видели.
