же самородок взял Андрей. А если даже и так-то и шут с ним! Сколько можно его прятать да переживать! Так даже лучше!» И уже успокоившись, спрятала снова деньги, выключила свет на кухне и пошла в свою конуру-берлогу, как сама и называла свою мизерную комнатушку, спать. Закрыла плотно дверь, разделась, распустила волосы и легла на низкую деревянную скрипучую кровать.
«Ваня, Ваня, сколько я лет без тебя маюсь, даже подумать страшно! Дети взрослые, скоро внуки пойдут, стану бабкой я, Боже, Боже!»
Электричка обратно в Красноярск была только через час. Настя взяла в станционной кассе билет, вышла на улицу и побрела вдоль железнодорожного полотна. Солнце клонилось к закату, вот-вот коснется сверкающих вдали снежных вершин.
«Значит, все же сжег, — думала Настя, — и как же он после этого жить будет? А что мне делать? Ведь кроме меня и трех подонков никто не знает! Как, кроме меня? Это же получается, что я ненужный свидетель, они же меня могут... Что же делать?! Нет, не может Витя меня убить! Я думала, что и дом не может сжечь, а сжег же! Господи, что же делать?! А если ему прикажет тот же Гущин? А если он принимает наркотики? Что пьет — факт, а насчет наркотиков — не знаю. Ужас! Виктор Сердюченко, фронтовик, здоровяк, добрейшей души человек, всю свою жизнь проработавший и ничего не имевший в жизни, в честь этого человека назван мой брат, Витя, который оказался таким подонком. Почему оказался? Почему же оказался? А не мы ли ночами, всей семьей, смотрели американские боевики, вначале, бывало, до двух ночи. А ведь Вите тогда было только два-три года! Он же рос вместе с фильмами ужасов. А порнуха? Помню, отец пытался запретить, так мамка: пусть глядит все, чтобы не росли такими, как я когда-то — неучами. Пусть знают все! Ну, вот мы и познали все, каждый по-своему, по-разному. Ванька в бизнес подался, а этот — в болото пьянки и наркомании. Хорошо, что я хоть больше жила у бабы Нади да у деда Якова, а то и мне плохая дорожка досталась бы».
Вдруг сзади заорал, завизжал электропоезд. Настя, вздрогнув, остановилась и только теперь увидела, как далеко ушла от станции. «Что ж это я? Так и свихнуться можно, двадцать минут осталось», — и она почти побежала обратно к вокзалу.
Вечерело. Солнце, скрывшееся за горами, еще освещало юго-западную сторону неба, но в поселке уже зажигались огни.
На посадочной площадке бродило несколько человек. По станции толкал вагоны маневровый, да изредка из громкоговорителя неслось: «На первую, на первую толкай цистерны, Серега, и шевелись побыстрее, товарняк идет». Или: «Ивлев, зайди в пожарную, телефон разрывается!»
Настя, сбавив шаг, спокойно вышла на платформу и посмотрела вдоль рельсов.
— На Красноярск здесь будет? — спросила она пожилую женщину.
— А то где же, тут она и бывает, деточка, тут-тут, вот кабы не опоздала.
Но электричка прибыла вовремя. Загромыхав сцепками, она завизжала колесами, остановилась и, тут же, отпустив тормоза, медленно, еле заметно покатилась под уклон. Пассажиры быстро вышли, и так же быстро вошли в вагоны. «Осторожно, двери закрываются, следующая станция..., — прохрипели динамики, и электричка, набирая скорость, понеслась в темноту.
Дома никого не было. Настя сняла туфли, прошла на кухню и увидела листок бумаги на столе. Взяла. Болела голова, рябило в глазах, но она все, же прочитала: «Меня не ищите, вернусь сам... если вернусь. Виктор». Тошнота подступала к горлу, становилось трудно дышать, Настя подошла к телефону и медленно набрала цифры «03».
«Скорая? Тетенька, мне плохо, я упала, ударилась головой, одна я в квартире, взрослая я, мне скоро восемнадцать».
«Скорая» приехала быстро, врач, пожилой мужчина, и молоденькая медсестра осмотрели девушку.
— М-да, — что-то тут не так, — сказал врач, — кто обрабатывал рану?
— На вокзале, в медпункте, я на переходе упала, спешила очень.
— В общем, девочка, мы вас увозим в больницу. Повыключайте все в квартире, напишите записку. Вы будете в первой травматологической больнице и будете там долго. А взрослые где: мать, отец?
— Погибли они, а старший брат уехал в командировку.
— Понятно, но оставаться тут вам нельзя, нужен специальный уход. А насчет того, упали вы или кто- то вас ударил тупым предметом по голове — это уже вам решать!
Настя написала записку, выключила газ, вывернула пробку на электрощитке и, закрыв комнату, спустилась вниз. Водитель завел «Рафик», и они понеслись по ночному Красноярску. Рядом с Настей сидела медсестра.
— Мне кажется, я тебя видела в медучилище.
— Да, я там учусь, перешла на четвертый курс, а вы?
— А я вот только закончила, в сорок второй группе была.
— В фельдшерской?
— Да, и кто же тебя так?
— Упала я, шла, споткнулась и упала.
— Да ладно, упала так упала, кто же тебя проведывать будет, если никого нет? Можно, я приду? Мы сутки дежурим, двое — дома, делать нечего.
— Приходите.
На следующий день около одиннадцати Андрей приехал из гаража на «тойоте». Вычищенная, выскобленная машина, с красивым двухосным прицепом, сияла. Еще бы! С ней уже давно так не обращались. Стояла она понуро в гараже, скучно коротая дни, недели, месяцы. А сейчас ее снова готовили в дальнюю дорогу.
Андрей проверил все крепления, смазал основные узлы, долил масла в двигатель, переставил «крест накрест» колеса, обкатал в гараже двигатель, обслужил прицеп, налил в банку запасного масла, просмотрел тормоза, сложил инструмент, даже походный вулканизатор не забыл взять. Выехал из гаража, на мойке помыл автофургон, заправил «под завязку» бак соляркой, налил две канистры «на всякий случай» (летом с дизтопливом не разгонишься) и только потом приехал к дому.
— Ну, мамка, я готов, можем отправляться. Пока в Рамони заберем Силиных, будет час дня, а туда ехать не меньше десяти часов, ночью там будем.
— Оксана куда-то делась, помогла мне дотащить лекарства, сказала: сейчас приду, — и вот уже двадцать минут нет.
— Как с медикаментами? Шприцы, ампулы, таблетки, бинты?
— Андрей, уж мы не на крайний север едем, а всего-навсего в Ростовскую область, там, небось, и больницы, и аптеки — все есть.
— Ага, разгонись: «все есть». Ничего там нет! Вот мы и восстанавливать будем. Мы — переселенцы!
— Ну да, какие там переселенцы, мы просто поможем Петру с Павлом.
— Посмотрим, по мне так если понравится, и остаться можно, «на всю оставшуюся жизнь».
— А как же полиция, работа? А вот и Оксана идет!
Дверь, действительно, распахнулась, и в тесный непроходимый коридор ввалилось сразу четверо. Оксана впереди.
— Вот, знакомьтесь, рабсилу привела: Сережа, Оля и Поля.
— Девочки, а вас мама, папа отпустили? — спросила Оксана. А дочь, улучив момент, шепнула матери на ухо:
— Они из интерната: нет у них ни папы, ни мамы.
— Я предлагаю срочно грузиться, а по дороге перекусим уже все вместе, где-нибудь часа в два. Идет?
Оля и Поля были, как матрешки, — обе круглолицые, сероглазые, белокурые, с маленькими носиками и ротиками. Зато Сергей вымахал под метр девяносто, ручищи — огромные кувалды, ноги в босоножках — неопределенного размера. Лицо неправильной, чуть продолговатой, формы, скуластое, волевой квадратный подбородок, прямой и острый нос, губы нормальной формы, глаза карие, брови и волосы черные.
