четыре года. Дворянин. Не потому, что офицер, и офицер не потому, что дворянин. Просто дворянин, и всё. Он встал чуть сбоку от нас, на стыке нашего и соседнего отделения, перекинул на грудь, поперёк неё, 'абакан', положил на него руки и стал смотреть в небо. Как Танто когда-то - когда нажал кнопку сигналки...
Сейчас отползти. Просто отползти в развалины. Спрятаться. Бросить всё оружие. Затаиться. Меня нет. Я та искорка, которая не хочет гаснуть. Меня слишком мало...
'Летящий' сгорел в бою. Отец погиб. Я это уже знал. Мне сообщили на второй день высадки. Ему не будет стыдно, он мёртв... или...
...потом? Что потом? Наша победа? Я представил себе победу - просто слово, ПОБЕДА, огромное, сияющее - и на его фоне я на четвереньках выползал из развалин. Безоружный, весь в пыли, в крошке, трясущийся. Мерзкий до такой степени, что... Поражение? Ну и что? Меня точно такого же выволокут из развалин враги. И будут смеяться. Или просто презирать, если смеяться не умеют. Или даже этого не сделают - прикончат, и всё.
Неужели я трус до такой степени, что не могу даже представить ничего больше своей жизни?
Эта мысль была неожиданно спокойной и отчётливой. Если и правда самое главное для каждого - его жизнь... ну если это так и есть на самом деле... то значит, что я, что мой отец, что все-все-все жили неправильно. И он мне неправду говорил тогда...
Про плен...
...Страшным был плен вообще. Любой. Те нормы, которые тщательно, иногда даже показушно, соблюдались в начале войны, были давно сметены двойным валом озверения. Сперва Чужие, перепуганные победами землян и разъярённые их непреклонным сопротивлением, стали отыгрываться на пленных. А через какое-то время и земляне, осатаневшие от того, в каком виде находили своих товарищей (и не только солдат, нет, если бы - женщин и детей...), практически догнали врага в жестокости.
Правда - всё-таки лишь по отношению к пленным бойцам, да и то не всегда. И среди врагов далеко не все щеголяли жестокостью - многие тоже старались сберечь хотя бы остатки воинских кодексов, а кое-кто - скиутты, например - словно бы в укор даже нашим по-прежнему не поднимали рук на беззащитных. Да и мы, земляне, не раз удерживали своих союзников-перебежчиков от сведения древних и в общем-то справедливых счётов с Четырьмя Расами.
Трусы же, вроде джаго, свирепствовали безумно. Они были жестоки к пленным и в начале-то войны, а уж теперь... Землян, попадавших к ним в руки, ждала неизбежная и кошмарная гибель - или наполненное изощрённым садизмом рабство, заставлявшее желать этой гибели. Было немало случаев, когда, чтобы не попасть к джаго, с собой кончали любыми доступными способами дети четырёх-пяти лет; даже их, не понимающих ещё, что такое смерть и жизнь, война научила, что нет страшнее плена у джаго.
И всё-таки попасть к дайрисам было страшнее. С самого начала войны.
Дайрисы просто не понимали слова 'пленный'. Мощнейшие менталисты, они ломали психосопротивление даже у земных дворян, превращая людей в протоплазму. Вивисекции и экспериментальный забой детей, кошмарные опыты с новыми видами оружия - всё это дайрисы делали совершенно спокойно и естественно. И их даже не в чем было обвинить!!! Если джаго понимали, что делают зло и делали его с наслаждением трусов - дайрисы с их точки зрения всего лишь изучали врага... Те, кто вырвался их из плена, как правило, были практически безумны и далеко не всех удавалось вернуть к нормальной жизни. Кому же повезло вернуться здоровыми психически - рассказывали вещи настолько ужасные, что им первоначально не верили. Не верили - пока не захватили один из исследовательских центров дайрисов. В нескольких залах как раз шла работа, и отец говорил, что никогда не забудет, как снимал с какого-то подобия стола не перестающего кричать мальчика лет десяти - вскрытого накрест, практически выпотрошенного, но - живого; питательный раствор, тут же вводимый в кровь, не давал ни умереть, ни хотя бы потерять сознание. А существа, перемещавшиеся вокруг того стола, даже не понимали ПРИЧИНЫ его криков, в которых только иногда ещё прорывалось сознательное и членораздельное: 'Дяденьки, дяденьки, не надо!' - хотя какие там 'дяденьки'...
Они не мучили. Нет. Они изучали.
Спасти ребёнка удалось чудом. Его - удалось. И ещё много кого. Много. А других...
Отец вспоминал, не скрывая от меня, как они, спеша, отталкивая друг друга, поливали струями огня захваченных дайрисов. Не понимающих даже, что они - пленные... Кем были для них земляне? Чудищами? Кошмаром? Стихией?
Их не получалось даже ненавидеть... Но уничтожать - уничтожать их было надо. Надо, как надо строить плотину от разлива реки, как надо стрелять в скопившийся на склонах гор снег. Чтобы не умирали люди.
...Пусть жизнь самое важное. Пусть. Вот я и буду защищать жизнь. Жизнь мамы, жизнь сестричек, жизнь той девчонки, которая стала моей в ночь перед отлётом. Чтобы никогда к ним не пришли эти твари. И чтобы мне не пришлось прятаться от вопросов - где был ты, когда?..
Пусть ни за что другое. Мне и этого хватит, чтобы...
...Красная ракета взлетела откуда-то сзади, описала дугу и повисла, резко однотонно воя, над нашими позициями. Видная и слышная со всех сторон...
- УРРРРРАААААА!!!
...Самыми смешным и диким было то, что мы - я имею в виду всю нашу роту - ворвались в укрепления на назначенном нам участке без потерь.
Я даже не понял, как это произошло. Мы бежали впереди непрерывно стреляющей поверх наших голов сразу из обеих роторов машины, потом я вскарабкался на какой-то вал - из горячего щебня, дымящегося мусора и угловатых глыб - и увидел лужу слизи, какие-то блёстки и три угловато сломаных в шарнирах ноги - всё, что осталось от нэйкельского шагателя-биомеха. В него, судя по всему, прямиком угодил НУРС с вертолёта. И сообразил, что мы уже на вражеских позициях, более того - в укреплениях.
Наши, возбуждённые атакой и обрадованные её простотой, тут же рассыпались вокруг. Огневая подготовка так отделала линию обороны врага, что зачастую невозможно было понять, что перед тобой - останки Чужого или просто мусор. Не получалось даже пугаться или брезгливо отворачиваться - всё было слишком неожиданно, всего было слишком много...
- Урааа!!! - неслось откуда-то сбоку уже не яростно, а ликующе. Я посмотрел туда - над развалинами там рвался и бился алый флаг. Техника и люди переваливали через руины волнами, над ними вились стаями БПЛА, чуть выше курсировали вертолёты - а я их и не замечал, и не слышал... Офицеры карабкались дальше на вал, залегали на нём, широко разбросав ноги; наш комбат сидел перед развёрнутым экраном полевой связи.
- Прошли, что ли?! - крикнул мне, высовываясь из люка 'легионера', Брат. Я пожал плечами - я сам не понимал, что к чему. Кроме того, что жив - и от этой мысли меня постепенно заполняла дикая, неконтролируемая и глупая радость. Не знаю, что я отколол бы от этого
