продавали по два пятьдесят за экземпляр!
Шелби медленно встала. Гнев ее был так глубок, что, когда она взглянула Клею в лицо, рука ее, поправлявшая прядь волос, упавшую на покрасневшее лицо, заметно дрожала.
— Значит, ты думаешь, что для меня это только лишь очередная история? Я собираюсь нажиться на этом, да? Я провела годы — годы! — гадая, почему бабушка Дезире была постоянно подавленной, рассеянной, боялась окружающего мира. И я всегда задавала себе вопрос, не поэтому ли она не способна меня полюбить. Или же дело во мне? В том, что я была слишком несобранна, слишком агрессивна, слишком не похожа на настоящую леди? Что-то мешало Дезире любить меня, и долгие годы я винила в этом себя. Ты не можешь даже представить, насколько одинокой я была. Я была и не была частью семьи Дезире. Я фактически не имела семьи.
Глаза Шелби наполнились слезами. Она быстро заморгала, стараясь прогнать их и обрести контроль над собой.
— И вот я узнаю, что есть причина странного поведения Дезире. Причина, не имеющая отношения ко мне. Письма Форда Траска должны быть где-то здесь, в доме. И я найду их, Клей, потому что, если они могут хоть в малейшей степени объяснить, почему моя бабушка была такой, какой была, мне просто необходимо их прочитать. Если бы мы с ней лучше понимали друг друга, у нас были бы более теплые отношения. Я хотела этого. О, как я этого хотела!
Шелби не могла больше сдерживать слез, но гордость заставила ее буквально вылететь из комнаты, подальше от полного равнодушия Клея к ее проблемам. Несмотря на больную ногу, она успела добежать до прихожей, прежде чем услышала за спиной топот.
— Шелби, мне очень жаль, — сильные руки Клея схватили ее в тот момент, когда она начала подниматься по лестнице.
— Ничего тебе не жаль! Ты такой же, как все богачи. Интересуешься только своим драгоценным именем.
В спешке Шелби слишком резко наступила на больную ногу. Она пошатнулась, и Клей быстро подхватил ее. Руки его были сильными, он хотел поддержать ее, но Шелби ненавидела себя за то, что нуждалась в этой поддержке.
— Знаешь, ты ведь тоже скоро будешь богатой.
— Но не такой, как ты! Я никогда не буду такой, как ты, испорченный богатый мальчишка, которому все в этой жизни преподнесли на серебряном блюдечке. Твои главные проблемы — кроме похищения чужих любовных писем — размышления о том, что лучше: взять подачу и отбить мяч или выбить его за пределы поля во время теннисного турнира в «Фэйрвью».
Удары Шелби достигли своей цели. Несколько секунд Клей стоял как парализованный, впитывая ее слова, и в этой неподвижности проглядывала его уязвимость.
При неярком свете Шелби вдруг увидела в глазах Клея выражение боли, но он вовсе не выглядел оскорбленным. Лицо его выражало скорее усталость и презрение к самому себе. Он рассеянно стирал пальцами слезы Шелби, прежде чем они успевали упасть с подбородка на блузку.
— Я далек от совершенства, — тихо произнес Клей. — Не так уж сложно быть лучше меня.
Шелби уже не могла поверить, что произнесла все эти злые и обидные слова. Гнев неожиданно сделал ее мстительной. Клей помог ей усесться на ступеньку. Она снова разразилась слезами. Шок от только что произнесенных ею слов смешивался с болью за Дезире. Наконец-то Шелби могла искренне поплакать о своей бабушке, и теперь рыдания сотрясали ее тело. Шелби смутно ощущала, как обнимает ее сильная рука Клея. Она схватила его за рубашку, пытаясь сопротивляться, но Клей обнял ее второй рукой, и Шелби почувствовала, что его широкая грудь способна защитить ее от собственных слез, дать ей убежище от сердечной боли.
Шелби понемногу успокаивалась, чувствуя, как рука Клея гладит ее по затылку, перебирает волосы. Ей даже показалось, что он тихонько целует завитки ее волос. Ей неожиданно стало холодно, так холодно, что только руки Клея казались теперь надежной защитой от царившего в этом доме хаоса и одиночества.
Почему Клей так нежно утешает ее? Она ведь сделала ему больно. Правда, он тоже обидел ее. Она вовсе не была такой, как он подумал — в первую очередь репортером и только во вторую человеком. Прежде всего Шелби была женщиной. И она думала, что Клей это понимает. Но, очевидно, ошибалась. От этого Шелби было еще больнее, чем от сознания того, что она поделилась с Клеем своими самыми сокровенными переживаниями. Никто не должен был знать, что Шелби когда-либо сомневалась в любви Дезире.
Она оттолкнула Клея, смущенная тем, что продемонстрировала ему свое уязвимое место.
— Пожалуйста, уходи, — сказала Шелби.
— С тобой все в порядке? — тихо спросил он.
— Да, ты можешь идти.
Но Клей не двигался. Он словно понимал, какой беззащитной была в этот момент Шелби, и не хотел ее оставлять.
— А как твоя нога?
— Не беспокойся, уже лучше.
Несмотря на уверенный тон Шелби, Клей осторожно поднял поврежденную ногу.
— Опухоли нет, — сказал он.
Шелби заставила себя подняться.
— Я уверена, что до завтра боль пройдет. — Конечно, она имела в виду физическую боль. Что касается эмоциональной, то Шелби будет вспоминать этот вечер всю свою жизнь. — Спокойной ночи, Клей.
Клей с неохотой встал и направился к входной двери. Прежде чем уйти, он оглянулся. Лицо Шелби, мокрое от слез, с опухшими глазами, было перемазано тушью для ресниц, но выражение его было решительным. Она специально опиралась на больную ногу, как бы давая понять, что Клей не нужен ей сейчас, как бы он ни хотел с ней остаться.
Клей не винил ее за это. Вторжение в дом Шелби само по себе было некрасивым поступком, но главную обиду он нанес ей своей бесчувственностью и бестактностью.
— Спокойной ночи, — сказал Клей.
Он вышел на улицу, глубоко вздохнул и направился к тому месту, где спрятал машину. Ему было очень стыдно за все, что он наговорил Шелби. Она казалась такой твердой в своей решимости обличать богатых, что Клей не сомневался: найдя письма, Шелби извлечет старую историю на свет и будет обвинять Форда Траска в том, что много лет назад он исковеркал жизнь ее бабушке.
Но первым побуждением Шелби было вовсе не это. Она сразу вспомнила о своем безрадостном детстве, лишенном любви и ласки, о долгих годах одиночества в этом доме, рядом с этой странной женщиной. К изумлению Клея, Шелби оказалась такой уязвимой! Сам он всегда купался в волнах любви, которые обрушивали на него родственники. Иногда от этой любви и от надежд, которые на него возлагали, Клею становилось немного… душно, но зато он всегда был уверен в их поддержке.
Клею было стыдно еще за одну вещь. Письмо Дезире Лэнгстафф было чем-то большим, чем просто прощальное послание бывшему возлюбленному. Дезире упоминала в этом письме детали их романа, которые Клей утаил от Шелби, хотя знал, что ей интересно было бы их знать.
Именно эти зашифрованные намеки Дезире привели в такое беспокойство семью Клея. Отец часто предупреждал Клея: «Дедушка вовсе не таков, каким кажется». Джон Траск утверждал, что его отец редко говорил с ним или с кем-нибудь еще о том, откуда Траски родом и как им досталась ферма, с которой началось процветание семьи. Клей обычно спорил с отцом, утверждая, что дедушка все время говорит с ним открыто, но только теперь он вдруг осознал, что говорили они обычно о будущем, но не о прошлом.
Какой бы тайной ни окутывал Форд Траск свое прошлое, его несчастья с лихвой оплатили бы любые грехи. Письмо Дезире намекало на то, что шестьдесят лет назад случилось нечто ужасное, положившее начало крушению их отношений. Дезире намекала на то, что это преступление, хотя речь в письме шла о прощении.
Отец Клея был убежден, что грехи Форда Траска испортят жизнь им всем. Впервые в жизни Клей
