оставалось одно восходящее солнце, а рядом второе, уроненное, валялось в грязи. Холеные руки протягивали солдату медальку из атомного грибообразного облака. Страшный опухший солдат, как будто утопленник с мертвым лицом цвета хаки, с глазами, похожими на болота, сделал прикладом с еще не засохшей кровью в сторону этой, похожей на падшую запонку, бляшки презрительно гневный, навек отвергающий жест. Гостья вокруг оглянулась, художника взглядом ища, но он испарился, как будто все эти картины себя написали сами. Лишь на топчане самодельном, который служил и столом и кроватью хозяину, лежала записка: «Вернусь только к вечеру. Будьте как дома», — а рядом покачивались, как живые, два, словно изваянных из вчерашнего снега, яйца. Она разбила их так осторожно, как будто боялась им сделать больно, яичницу сделала, кофе сварила, потом взяла отдыхавшую кисть и, обмакнув ее в краску, стала водить по нетронутому холсту, и это было похоже на освобожденье слезами, но только слезами разного цвета. Она рисовала, конечно, в школе, вернее, срисовывала, не рисовала — ну, скажем, яблоко или кувшин. Теперь ей совсем иного хотелось: то срисовать, что внутри ее было, и то, чего не было, срисовать с воздуха, пахнувшего свирелью. Что-то рождалось сквозь слезы красок: и это было ее лицо, и не ее лицо это было, а то лицо, что внутри: лицо лица. Она покинула этот подвал прежде, чем появился хозяин, взяла такси и вернулась домой сквозь город, бессмысленно растоптавший бессмысленно выпавший снег. Муж кинулся к ней озверело. Она в сторону мужа сделала жест: не презрительно-гневный, но властно его отвергающий, как реальность, которая, если подумать, реальна лишь при подчиненье, и муж попятился, чувствуя в страхе, что это — другая, ему незнакомая женщина. Она направилась в детскую, поцеловала три черных головки, пахнущих мылом и сном, и на вопрос, где она пропадала так долго, ответила: «Слушала в поле свирель». На следующее утро она поехала в магазин на фургонной «тойоте» и выбрала множество красок: кадмий — лиловый, желтый, пурпурный, красный светлый и красный темный; охры — приглушенную и золотистую, коричневый марс и марс оранжевый; белила: свинцовые, цинковые, титановые; зеленые: изумрудно-зеленую, ярко-зеленую «Поль Веронезе»; коричневые: «Ван-Дейк», натуральную умбру, архангельскую коричневую, сизо-коричневую «Капут мортуум»; черные: персиковую черную, жженую кость, слоновую кость, виноградную черную (кстати, действительно сделанную из виноградных косточек); а также ультрамарин, берлинскую лазурь и турецкую синюю; масло: ореховое и льняное; лаки: мастиксовый и фисташковый; кисти: щетинные, беличьи, барсучьи и колонковые; еще мастихины, шпотеки различных размеров и твердости, цветные карандаши, фломастеры, мольберты, этюдники и подрамники, холсты грунтованные и негрунтованные, бумагу в рулонах, ватманские листы, а еще молотки и клеши, и большие и маленькие гвозди для разных целей — за исключеньем вбиванья в ладони ближних. Восстание делалось вооруженным.
