– Угадал, – сказал Дувакин. И сразу перешел в атаку: – Ты лучше скажи, что ты наговорил благороднейшей и прекрасной Наталье Борисовне Свиридовой?
– Что думал, – сказал Ковригин, – то и наговорил.
– Не знаю, не знаю, – сказал Дувакин. – А только, когда она доставила твою пьесу, вся дрожала и была в гневе!
– Вся дрожала и пьесу швырнула тебе в лицо в справедливом гневе?
– Ну, это я так, образно говоря… – сказал Дувакин. – Но предисловие к твоей пьесе писать она отказалась и потребовала снять посвящение Н. С.
– Посвящение – не её дело. Это дело автора, – сердито сказал Ковригин.
– Ладно, – сказал Дувакин. – Но тебе нужно срочно ехать в Синежтур.
– С чего бы это? – удивился Ковригин.
– Синежтур бурлит и жаждет тебя линчевать. Ты лишил город его гордости и всеобщей любимицы, актрисы Хмелёвой. Каким-то образом стало известно о твоем с ней путешествии в Москву.
– И какой же мне резон привозить самого себя на суд Линча? – спросил Ковригин.
– Ты увёз, ты и должен вернуть. Или спасти. Если, конечно, не трус.
– Это чьи слова «если не трус»? Твои или ещё кого-то? – спросил Ковригин.
– Это мнение Синежтура. И Острецова, в частности. – Острецов, как ты помнишь, – сказал Ковригин, – побывал у меня со своими подносами. Проведя перед тем следственные действия и изучив документы. Я ему выложил всё, о чём знал. Но у него засело в голове, что в Журине, в замке, кто-то сидит в тайнике, ему недоступном, и временами тяжко воет, и этот кто-то – Хмелёва. И еще засело в сознании Острецова, что именно я способен проникнуть в застенки…
– Знаю, знаю, – сказал Дувакин. – Вот и съезди. Хоть на два дня. А в командировочной бумаге цель назовём – очерк о синежтурских подносах.
– Потом вы дадите репортаж с картинками о расправе надо мной, – сказал Ковригин, – на Площади Каменной Бабы и увеличите тираж журнала…
– Не шути так, – сказал Дувакин. – Ты нам нужен как автор «Записок Лобастова».
– Ты представляешь, Петя, – сказал Ковригин, – сколько дней звучат стоны и вопли в простенке, где нет ни кухни, ни отхожего места…
– Как ты поедешь? – спросил Дувакин. – Можешь чартером, на самолёте Острецова…
– Петя, – сказал Ковригин. – Я, между прочим, лекции должен читать. Цикл их… Как раз время подошло.
– Должен тебя огорчить, – сказал Дувакин. – Я звонил твоему ректору Лукину, и он мне сообщил, что у них учебный процесс сдвигается, из-за гриппа, из-за масок, из-за кризиса, ещё там из-за чего-то, и тебе влезать на кафедру придётся в лучшем случае через месяц. Так, как ты будешь добираться до Синежтура?
– Дирижаблем, – сказал Ковригин.
– Хорошо, передам Острецову про дирижабль…
Ковригин в сердцах выключил мобильный.
И всё же Ковригин полетел в Средний Синежтур. Обычным рейсом. Из Домодедова.
49
Сомнения его были поколеблены. Звонком троих. Номер его телефона, естественно, им подсказал Дувакин. Трое звонивших были – подруга Хмелёвой, байкерша Алина, её ухажёр, летчик, и главное – Вера Алексеевна Антонова. По их сведениям, томится в простенке или в застенке именно Леночка Хмелёва, и необходимы его присутствие, его способности, или особенности, ради вызволения Хмелёвой. «Это серьезно, – сказала Антонова. – Прилетайте. Обо всём расскажу. Поверьте мне…»
Вере Алексеевне Антоновой Ковригин не поверить не мог.
Но рассказать о чем-либо Вере Алексеевне Ковригину не удалось. В аэропорту к трапу прибывшего из Москвы самолёта прикатили два чёрных джипа, и Ковригина властно-бессловесно пригласили в один из них.
Острецова в автомобиле не было.
«Ну вот, и повезли на растерзание, – подумал Ковригин. – Ну и правильно. Так и следует поступать с дураками…»
Спокойно как-то подумал. На растерзание так на растерзание. Сам влип.
Окно джипа было тонированное, за рулём сидел Аль Пачино, и куда его везут – в Журино ли, в охранное ли учреждение Острецова, Ковригин не гадал, да и гадать было бы бессмысленно. Но поездка вышла короткой, и молодой человек в чёрном котелке и с баками открыл перед Ковригиным дверь и сказал:
– Гостиница «Слоистый Малахит», Александр Андреевич. Как и было заказано и оплачено вашей редакцией. Вы устали с дороги и голодны. Через полчаса ждём вас в ресторане.
– Спасибо, – сказал Ковригин.
В номере Ковригин вышел из ванной и присел на застеленную постель. Запах ландышей взволновал его. Неужели здесь не меняли постельное бельё? Если после него никто не занимал номер, могли и не менять. Хотя вряд ли… Просто запах ландышей оказался столь устойчивым, а стараний выгнать его или оскорбить, скажем, хлоркой не было проявлено, вот он и остался ожидать нового явления Ковригина.
А возник запах ландышей в номере триста семнадцатом после неудачной попытки выспаться здесь Натальи Борисовны Свиридовой.
Теперь он напомнил Ковригину о её теле.
Но приходила Натали Свиридова тогда к влюблённому в неё юнцу Василию Караваеву, автору замечательных сонетов.
«А иногда она пахла речными кувшинками…» – вспомнилось Ковригину.
Однако труба звала. Надо было спускаться в ресторан. У двери с табличкой «спецобслуживание» стоял метрдотель.
– Господин Ковригин? – спросил он.
– Он самый, – кивнул Ковригин.
– Проходите. Столик выбирайте сами. Но желательно, чтобы он был не у окна.
«Если кто-то и намерен стрелять, то наверняка не в меня», – рассудил Ковригин.
Метр проследил за проходом Ковригина и остался доволен выбором столика.
Зал был действительно пуст, а у столика именно у одного из окон при салатах и фруктовых напитках сидели двое молодых людей, один из них недавно в саду Ковригина держал в руках подносы с лаковыми картинами. Ковригин поприветствовал кавалера при подносах (Ванникова, вроде бы), но не был удостоен ответного жеста – возможно, нарушил протокол или приличия общения с обслугой.
По этим приличиям обслуге не требовалось вскакивать при появлениях начальства и взирать в движения босса в ожиданиях «чего изволите?». А Мстислав Фёдорович, Острецов, на слуг и не взглянувший, был нынче в сером пиджаке поверх бежевой водолазки, то есть в наряде явно не церемониальном, а располагающем к доверительному общению.
– Добрый день, Александр Андреевич, – быстро сказал Острецов. – Спасибо, что откликнулись на просьбу. Что вам заказать? У вас что – обед? Ужин?
– Ужин, – сказал Ковригин. – И давайте сразу договоримся. Я здесь не в гостях, а командировке от журнала «Под руку с Клио». И на деньги этого журнала. А заказ я уже сделал.
– Пусть будет так, – сказал Острецов. – Тогда перейдём к делу, для вас, выходит, неурочному. Дело непростое и для вас может оказаться опасным.
– Я имею право обращаться к вам с вопросами? – сказал Ковригин.
– Можете, – сказал Острецов, – но с короткими и по делу…
– Что вы называете опасностью?
– У меня много завистников и недругов, – сказал Острецов. – Они способны на самые неожиданные каверзы. Эти каверзы могут втянуть в себя и вас…
– Догадываюсь, – сказал Ковригин. – А что вас, Мстислав Федорович, более всего волнует или даже страшит в этой истории?
– Хорошо, – сказал Острецов (а уже явились на стол расстегаи и графин с водкой). – Я отвечу. Моя репутация и волнения, вызванные исчезновением женщины, мне не безразличной. Эти составляющие
