– Ты всегда производил впечатление, – вздохнул Дувакин, – на женщин.
– Тут иной случай, – покачал головой Ковригин, – тут какое-то усердие с намерением. То ли испытать меня. То ли поощрить за что-то мне не известное. То ли употребить в каком-то хитроумном опыте. Но я не желаю сделать опасной жизнь близких мне людей.
«Лягушки – вспыхнула в сознании Ковригина строка из Большого Энциклопедического словаря, – лучшие лабораторные ж-тные…»
Но он-то никогда не соотносил себя с лягушками.
Или натура его удостоилась высокой лабораторной чести?
– Ладно, оставим в стороне твои догадки, – сказал Дувакин, – я здесь не советчик и не разгадыватель странных тайн. И не мне оценивать Полину Львовну Быстрякову и уж тем более какую-то фантастическую Лоренцу. Но всё это надо переварить.
На переваривание ушло полчаса со звоном стекла и чмоканием лимонных долек. Но в Дувакине никакого движения мыслей не произошло.
– Стало быть, – сказал Дувакин, – оформление твоих прав на «Веселие царицы Московской» с участием литературного секретаря Лоренцы вышло воздушным и зыбким. Завтра же явись на Бронную и перепроверь подписи, даты, формулировки.
– Придётся! – вздохнул Ковригин. – Но я верю в порядочность Лоренцы Козимовны.
– И дурак! – оценил Дувакин. – Блинов, возможно, её давно перекупил.
– Откуда у Блинова деньги? – засомневался Ковригин.
– Ты недооцениваешь Блинова. Для тебя он – кислый студент, неудачник, в отношениях с женщинами в частности, попрошайка и мелкий мошенник. Ты привык его жалеть. А для многих он – русский богатырь, новый Макс Волошин, волосом и шириной плеч – именно Волошин, но с дерзостью от Бакунина, и, конечно, талантище. К нему потихоньку привыкают, начинают любить за щедрость натуры и начинают верить, что он-то и написал «Маринкину башню».
– Погоди, – сказал Ковригин, – откуда у этого нищего вышибателя слёз деньги на щедрость натуры?
– Потом выскажу предположение, – сказал Дувакин. – И не лезь со своей болтовнёй, мешаешь добраться до сути дела.
Выпили. Закусили. Приблизились к сути дела.
– Так вот, – сказал Дувакин. – Блинов сменил тактику или даже стратегию действий. Раньше он скандалил, чуть ли не столы переворачивал в присутственных местах, суды запугивал, приходил туда с чёрными котами, а однажды даже и с рысью на цепи. Теперь он притих, стал для публики артистом с жестами и нарядами живописца, любезен с чиновными дамами разных значений и возрастов, и особенно с теми, кто потерял возраст. И главное, он носит в Авторское общество синопсисы и их там узаконивает. Приносит он туда также резюме и суммаре. Ты хоть знаешь, что такое синопсис, резюме и суммаре?
– Ну, резюме и суммаре – из лексикона комментаторов, открывающих рты, – сказал Ковригин. – Для них и трёхцветье – триколор. В конце футбольной игры они произносят: «Не выключайте наш канал. Сейчас мы подготовим для вас суммаре…» И следует показ наиболее острых моментов. В сумме их мы и получаем суммаре. «Образованность хочут показать…» А вот греческое слово «синопсис» известно в православии много веков. Обозрение…
– Блинов вряд ли слыхал про это самое обозрение, но синопсисы сочиняет, иные и в сто страниц. Для него это – пересказы содержания замыслов. Представил авторскую редакцию «Маринкиной башни», а к ней и синопсис первого варианта пьесы. Какие ещё его синопсисы взяты под опеку авторского права? «Подлинные записки Лобастова», либретто оперы «Маринкина башня». Какой-то музыкальный театр готовит оперу с сюжетом о Марине Мнишек. Ты не знал, что ли?
– Нет, первый раз слышу, – растерянно пробормотал Ковригин.
– Поздравляем легкомысленного балбеса! – будто бы обрадовался Дувакин.
– Да, надо сходить на Бронную, – пообещал Ковригин.
– Да зачем тебе самому-то ходить? – съязвил Дувакин. – Пошли какую-нибудь Лоренцу Козимовну, а сам сиди на печи. Ладно, ладно. Главный фокус Блинова сейчас вот каков. Узаконен и попадёт в хранилища отечественной литературы его синопсис «Софья Алексеевна, старшая сестра».
– «Старшая сестра», это уже было, – сказал Ковригин.
– Да, но та старшая сестра не имела младшего брата, – сказал Дувакин. – А у нашей Софьи был, да ещё какой! До меня донеслось, что в своём сочинении Блинов взял чуть ли не все ключевые факты биографии Софьи у Ключевского и Костомарова, и попробуй его теперь обойти. И это касается не только тебя, но и нашего журнала.
– Зачем это ему надо? – спросил Ковригин.
– Ты простак? Или всё еще ходишь пришибленным после полёта в Аягуз? – удивился Дувакин. – Он устраивает минные поля. Какое бы ты ни написал новое сочинение, он тут как тут со своими синопсисами. А если случатся какие-либо совпадения, сейчас же начнётся и атака с заявлениями в суд о плагиате и интеллектуальном воровстве. Так что, тебе надо быть рисковосамостоятельным в своих сочинениях, писать то, что Блинову и в голову никогда не придёт.
– Экий благоразумный совет! – сказал Ковригин. – А почему он именно на меня повёл охоту?
– Тщеславный дурак! – поморщился Дувакин. – То есть он не дурак, но в случае с тобой – дурак. Он всегда тебе завидовал, а потому и не любил. А после конфуза на банкете в Синежтуре и вовсе тебя возненавидел. Каким-то манером, говорят, приобрёл московскую прописку. Притих-то он притих, но ходит победителем, этаким братом Кличко, не знаю каким, весь светится ожиданием побед, может, в голове у него Нобелевская премия. Но не исключено, что он игрушка в чьих-то лапах. Отсюда и его деньги, его прописка, судачат, что и квартира. И если ты – его личная мишень, то у тех, кто им играет, умыслы и цели посерьёзнее…
– Какие такие цели? – спросил Ковригин.
– Не знаю какие, – сказал Дувакин. – Думаю. И ты подумай. Может, наш журнал для кого-то лакомый кусок и его надо прихватить. Может, Наталья Борисовна Свиридова кого-то раздражает и её желают поставить на место. Вся эта жёлтая акция с намёками на странные путешествия Свиридовой и её молодого бойфренда, наверняка альфонса, – теперь уже явно злая, и мне кажется, в исполнители здесь мог быть примазан и Блинов…
– Это я-то молодой бойфренд и альфонс? – рассмеялся Ковригин. – Наталья на два месяца моложе меня!
– А ты-то тут при чём? – удивился Дувакин. Потом сообразил. – Ах, ну да! Ну да! Как же я тебя-то отвёл?.. Тогда ты… Тогда вы с ней… Ну, ладно, там посмотрим… Ты-то что намерен делать или предпринимать?
– Прежде всего писать. Продолжение «Записок Лобастова» вроде бы идёт нормально. «Софью» решил до поры до времени забыть. Но теперь, узнав о синопсисе Блинова, из упрямства работу продолжу. Не спеша, потихоньку. Надо будет посидеть в архивах, многое прочесть…
– Я бы на твоем месте, пока Блинов в засаде, Софьей не занимался, – сказал Дувакин.
– Иного совета я от тебя не ожидал. Но дело тут уже не во мне и не в Блинове. Я не успокоюсь, пока не выскажу суждения об интересующих меня персонажах истории. Но если случится сочинение о «Софье», я не принесу его тебе, не волнуйся.
– Почему же не мне? – будто обиделся Дувакин.
– А потому, – сказал Ковригин, – что тебе неприятно будет узнать из Гистории князя Куракина, петровского генерала, дипломата, хотя бы о том, как развлекался молодой преобразователь. Сам ли – исполнителем, азартным наблюдателем ли, вдувал в задницу подданного мехами воздух. Шутки эти нередко кончались смертями. Но так шутили… И это были мелочи. Вряд ли ты будешь печатать моё сочинение…
– Посмотрим, – неуверенно произнёс Дувакин и отправил в топку рюмку коньяка.
– А ещё в моих планах встреча с Блиновым, – сказал Ковригин. – Постараюсь не набить ему морду. Но может, и набью.
– Совершишь большую ошибку! – испуганно воскликнул Дувакин. – Он этого только и ждёт. Репортёров держит наготове! И адвоката! Тогда мы проиграем! И из-за чего?.. Что же, по твоему разумению, Софья не была грешница?
– Была, – сказал Ковригин. – И в амурных делах, и государственных. И она была – Несвоевременная!
