заполненных дымом кафе, но у них кончились деньги. Они поехали автостопом в Германию, где они получили армейские должности, чтобы бесплатно вернуться в Штаты на военном корабле.
Они были как сардины в консервной банке, тряслись на волнах бурных морей, уклоняясь от рвоты и оскорблений типа: “Эй, Иисус, постригись”. Та поездка домой была самым плохим опытом в жизни моего отца. Каким-то образом он уговорил мою маму снова переехать жить к нему. После того, как её мама умерла в трагической автомобильной катастрофе, все мы переехали обратно в Мичиган в конце 1963 года. К тому времени мой отец настроился следовать по дорожке, проторенной Джоном Ризером, и поступил в колледж на двухгодичные курсы, преуспел во всех дисциплинах, получил стипендию на учёбу в хорошем университете а, в конечном счёте, устроился на хорошую работу и занял лучшую позицию, чтобы содержать семью.
Следующие два года он занимался именно этим. Он закончил колледж, получил много стипендий разных университетов, но выбрал стипендию, предложенную Университетом Лос-Анджелеса (UCLA). Он пошёл в кинематографическую школу и реализовал свою мечту жить в Лос-Анджелесе. В июле 1965 года, когда мне было три, мы переехали в Калифорнию. У меня сохранились некоторые неопределённые воспоминания о первой квартире, в которой мы жили втроём. Но менее чем через год мои родители снова расстались и снова из-за других женщин. Мы с мамой переехали в квартиру на улице Огайо, и она устроилась на работу секретарем в юридическую фирму. Даже притом, что она жила обычной жизнью, она всегда утверждала, что в душе она была хиппи. Я хорошо помню, как по выходным она брала меня с собой в Гриффит Парк на новый вид социального выражения, который назывался Время Любви. Зелёная холмистая местность была заполнена людьми, которые устраивали пикники, делали бусы любви и танцевали. Это всё было очень празднично.
Каждые несколько недель мой привычный ход жизни прерывался особой радостью, когда приезжал мой папа и забирал меня на прогулки. Мы шли на пляж и спускались по скалам, папа доставал из кармана расчёску, а крабы хватались прямо за неё. Потом мы ловили морских звёзд. Я приносил их домой и старался хранить их живыми в ковше с водой, но они быстро умирали и воняли на всю квартиру.
Каждый по-своему, мы процветали в Калифорнии, особенно мой папа. В UCLA у него произошёл творческий взрыв, и он фокусировал на мне каждый свой студенческий фильм. Из-за того, что он был моим отцом, он по-особенному режиссировал мои действия, и все фильмы в итоге выигрывали в конкурсах. Первый фильм, Экспедиция Мальчика, был красивым размышлением мальчика двух с половиной лет, который едет по улице на своём трёхколёсном велосипеде, далее в замедленном действии его взгляд переводится в сторону и останавливается на долларовой купюре. В остальной части фильма я дико катаюсь по окраине Лос-А., хожу в кино, покупаю комиксы, еду на автобусе и встречаю разных людей, благодаря тому доллару, который он нашёл. В конце всё это оказывается моей фантазией, потому что я кладу в карман купюру и уезжаю на моём трёхколёсном велосипеде.
Подающая надежды режиссёрская карьера моего отца была пущена под откос в 1966 году, когда он встретил молодую официантку роллершу, которая познакомила его с травой. Когда мне было четыре, мы с папой были на очередной нашей прогулке, гуляли по Сансет Стрип, как вдруг он внезапно остановился и мягко выдохнул немного дыма от травы мне в лицо. Мы прошли ещё несколько кварталов, и я становился всё более и более возбуждённым. Затем я остановился и спросил: “Папа, я сплю?”
- Нет, ты не спишь, - сказал он.
- О'кей, - я пожал плечами, побежал и влез на светофорный столб как маленькая обезьяна, чувствуя, что моё сознание немного изменилось.
Когда мой папа стал курить траву, он начал тусоваться в музыкальных клубах, которые были частью новой жизни, кипевшей на Сансет Стрип. Соответственно, мы всё меньше и меньше его видели. Каждое лето мы с мамой ездили в Грэнд Рэпидс увидеться с родственниками. Бабушка Молли (Molly) и её муж, Тэд (Ted), брали меня на пляж Грэнд Хэйвен, и мы отлично проводили время. В один из таких приездов летом 1967 года моя мама встретила Скотта Сэйнт Джона на пляже Грэнд Хэйвен. После того, как они провели некоторое время вместе, он уговорил её вернуться с ним в Мичиган в декабре 1967 года.
Сам переезд не был таким уж травмирующим, но то, что Скотт вмешивался в нашу жизнь, определённо тревожило меня. В этом хаотичном персонаже не было ничего домашнего, спокойного или комфортного. Он был большим, жёстким, смуглым и скупым, с чёрными сальными волосами. Я знал, что он работал в баре и много дрался. Однажды я проснулся рано утром и пошёл в комнату моей мамы, а он лежал там на кровати. Его лицо было просто размазано: с чёрными глазами, окровавленным носом, порванной губой и порезами. Кровь была повсюду. Моя мама накладывала лёд на одну часть его головы и смывала кровь с другой части его лица, говоря ему, что, вероятно, нужно пойти в больницу. Он просто был грубым, колючим и скупым. Меня тревожил тот факт, что моя мама была влюблена в этого парня. Я знал, что он был другом кому-то в нашей семье, но я не понимал, что он был лучшим другом моего папы.
Скотт был несдержанным, вспыльчивым и физически сильным. Это был первый раз в моей жизни, когда меня довольно серьёзно отшлёпали. Однажды я решил, что мне не нравится этикетка на задней части моей любимой синей куртки, потому что она натирала мне шею. В моей комнате было очень темно, но я знал, где лежали ножницы, поэтому я взял их и начал отрезать этикетку. В итоге я прорезал огромную дыру в куртке. На следующий день Скотт увидел дыру, спустил мои штаны и отшлёпал меня веником.
И на куртке появилась небольшая грубая заплата. Мы жили в очень бедной части Грэнд Рэпидс, и я пошёл в новую школу, чтобы закончить детский сад. Внезапно я перестал заботиться об учёбе и стал маленьким жуликом. Я помню, как шёл по школьному двору и дико матерился, мне было пять. Я выкрикивал сорок ругательств подряд, пытаясь впечатлить своих новых друзей. Какой-то учитель услышал меня и вызвал моего классного руководителя на совещание, и у меня начало развиваться устойчивое мышление, что властные структуры были против меня.
Другим проявлением моих эмоциональных противоречий был эпизод с леденцами Слим Джим. Я был с другом, и у нас не было денег, поэтому я украл немного этих леденцов из кондитерской. Владелец позвонил моей маме. Я сейчас уже не помню, каким было наказание, но кража леденцов Слим Джим из магазинов не была обычным делом, которым занимаются шестилетние мальчики в Грэнд Рэпидс.
В июне 1968 года моя мама вышла замуж за Скотта Сэйнт Джона. Моей задачей было нести кольцо, а на приёме мне подарили фиолетовый велосипед Стингрэй, что привело меня в восторг. Теперь их свадьба ассоциировалась у меня с отличным велосипедом, у которого были прекрасные тренировочные колёса. В то время был период, когда я практически не видел своего отца, потому что он уехал в Лондон и стал хиппи. Но время от времени я получал посылки из Англии, наполненные футболками и бусами. Он писал мне длинные письма и рассказывал о Джими Хендриксе (Jimi Hendrix), Led Zeppelin и многих других группах, которых он видел. Он также упоминал о том, какие отличные были английские девушки. Это было похоже на то, что мой папа в какой-то психоделической диснейлэндской поездке по всему миру, а я застрял в Снежной Заднице, город Нигде, США. Я знал, что там, в мире была вся эта магия и, что мой отец каким-то образом мог быть моим ключом к этому. Но я также, особенно вспоминая сейчас, наслаждался тем, что рос в более спокойном климате.
Тем летом я поехал на несколько недель в Калифорнию увидеться с папой, который вернулся из Лондона. У него была квартира на улице Хилдэйл в Западном Голливуде, но мы провели много времени в Каньоне Топанга, где у его девушки Конни (Connie) был дом. Конни была фантастическим персонажем с длинными вьющимися рыжими волосами, мягкой кожей, она была очень красивой и сумасшедшей. Помимо Конни, друзьями моего папы были все эти отборные, наполненные наркотиками ковбои-хиппи. Среди них был Дэвид Уивер (David Weaver), беспрестанно говорящий человек с волосами до плеч, круглыми усами, одетый как обычный калифорнийский хиппи (но, конечно не так стильно как мой отец). Он был ужасный скандалист, который дрался как росомаха. Последним в треугольнике друзей моего папы был Алан Башара (Alan Bashara), ветеран войны во Вьетнаме, который носил огромное афро на голове и густые усы. Башара не был мачо или жёстким хипповым парнем. В компании он больше походил на Джорджи Джессела (Jorge Jessel), выдавая кучу шуток в минуту. Итак, с Дэвидом, крутым, жёстким, дерущимся парнем; моим отцом, творческим, интеллектуальным, романтичным; и с Аланом, комиком, у них всё получалось. Им всегда хватало женщин, денег, наркотиков и веселья. С этими парнями вечеринка длилась круглые сутки.
У Уивера и Башары был дом рядом с жилищем Конни, и они управляли просто огромным бизнесом по продаже марихуаны из Каньона Топанга. Когда я впервые туда попал, я не понимал всего этого; всё, что я увидел, это людей, которые постоянно курили траву. Но затем я вошёл в комнату, а Уивер сидел и
