силой, что ломило поясницу, тяжко дыша от набившейся в рот пыли и глядя на калардинскую княжну Рослин. А та стояла точно так же в десяти шагах от нее, и так же тяжело дышала, и глядела на нее – наверное, так же?
– Зачем? – спросила Рослин – так тихо, что Эллен угадала вопрос только по движению ее губ.
Эллен вспомнила, как она посмотрела на нее снизу вверх – в такой же дымке – и сказала: «Теперь у тебя есть враг». Эта маленькая девочка, которую никто никогда не любил и которую боялся даже ее собственный отец и даже ее старший брат, не боявшийся ничего на свете и потому погибший, – эта девочка была так одинока. И эта девочка смотрела на нее черными тальвардскими глазами и в ярости шептала:
– Потому и пошла, – сказала Эллен. – Не из-за него, я просто видела, что вы такое… вот потому и пошла.
Несколько мгновений только отдалявшаяся песня тальварда дрожала вокруг них.
– Небеса, как же ты глупа, – сказала Рослин. – Я рада, что ты не моя мать.
И пошла по дороге к городу, поднимавшемуся кирпично-желтой громадой из пыльной земли.
Врельере был крупным торговым городом, одним из основных портов Тальварда, – здесь можно было услышать все языки мира и увидеть людей с кожей всех оттенков, от бледно-воскового до шоколадного. Войны здесь не было, то есть жители и гости Врельере старательно делали вид, что ее нет. Здесь все были равны – и тальвард, и калардинец, и эльф (впрочем, эльфов Эллен тут пока не встречала), каждый мог сесть на корабль или сойти на сушу, купить раба или быть проданным. Купцы из недавно завоеванного Тальвардом княжества Нерейда бойко снабжали мечами и стрелами людей, еще недавно вырезавших целые деревни их соплеменников, калардинцы корзинами покупали тальвардские яблоки, не боясь быть отравленными. А над пристанью, вдоль которой растянулись помосты рабовладельцев, трепетали на мачтах знамена враждующих королей.
Знамя Калардина тоже было среди них. Эллен долго смотрела на него – оторвалась, только когда Рослин ее окликнула.
– Идем! – властно сказала она, и Эллен молча двинулась следом. Пробираясь сквозь пеструю галдящую толпу, она обернулась и еще раз бросила взгляд на красно-синий флаг, реявший на ветру.
Эллен удалось уговорить княжну остановиться в маленькой неприметной гостинице – не столько для того, чтобы не привлекать к себе внимание, сколько потому, что за недели скитаний обе они порядком поизносились, и – Рослин никак не могла этого понять – в таком виде их ни в одном приличном месте просто не пустили бы на порог.
Она выбрала постоялый двор на окраине, но недалеко от порта; из окна мансарды было видно море. Далекая пристань сливалась в сплошную черту, отделявшую пеструю сушу от темно-зеленой воды.
– Нам надо плыть в Тарнас, – сказала Рослин. – Это на юго-востоке, с другой стороны полуострова.
– И что там? – чужим голосом отозвалась Эллен, по-прежнему глядя в окно. – Магическая школа?
– Конечно, нет. Там живет Эр-Дьятис, глава тальвардских некромантов.
– Откуда вы знаете, что он там?
Рослин только посмотрела на нее, приподняв уголки губ в подобии улыбки, и ничего не ответила.
Эллен тихонько вздохнула, прислонилась виском к обшарпанной раме. Чайки парили над водой, казалось – вот-вот в окно залетят. Несмотря на суматоху города, Эллен вдруг почувствовала себя очень спокойно – так, как не чувствовала с тех пор, как покинула дом отца. Не хотелось спорить, не хотелось убеждать, вразумлять, сопротивляться – просто спать, спать и дышать соленым запахом моря.
Она услышала, как Рослин что-то поставила на стол, и сказала:
– Вас не пустят к нему, маленькая госпожа. Даже если вы скажете, что вы калардинская княжна.
– С этим – пустят, – спокойно сказала Рослин, и Эллен обернулась.
Пустая сума эрьелена Глэйва лежала на столе, будто снятая кожа. Сравнение не показалось Эллен диким – ничто иное не могло бы ей сейчас прийти в голову, потому что рядом с сумой на столе лежала человеческая голова. Нельзя было сказать, мужская или женская, она была мумифицирована, причем, видимо, давно, и с виду напоминала качан гнилой капусты, только дурного запаха от нее не шло. Голова была выбрита наголо, у нее не было ни глаз, ни языка – только кости да хрящи, обтянутые сморщенной коричневой кожей.
– Это… – выдавила Эллен – звук получился свистящим, жутким.
– Это
Она сейчас совсем не казалась ребенком. Не казалась девочкой, несмотря на платье и длинные волосы. Она была как будто уменьшенной копией какого-то чудовища, оборотня, принявшего человеческий облик, но слишком привыкшего к звериной шкуре и неуютно чувствующего себя в человечьей. Рослин стояла, держа свой главный трофей обеими руками, будто боялась, что он упадет со стола, – и Эллен вдруг явно представила, как эта голова выкатывается в коридор, прыгает по ступенькам, по двору, по брусчатке – до самой воды, и там тяжело падает в волны, и они с тревожным рокотом расходятся, а потом смыкаются, и пена в этом месте понемногу набирает кроваво-коричневый цвет…
– Бросьте ее.
Рослин тихо и коротко засмеялась. Небеса, подумала Эллен невесть в который раз, зачем же я все-таки пошла с тобой, зачем? Ты права – зачем, зачем, зачем?
– А ты представь, что это голова Рассела, Эллен. Ты бы ее бросила? Или, может, как древняя царица, поставила бы посреди круга из свечей в тайной комнате и молилась бы на нее каждый вечер? Прекрати. Это всего лишь кусок мертвой плоти, который послужит мне пропуском. Я уже слишком далеко зашла. Завтра утром пойдешь узнать, есть ли корабли в Тарнас.
– Почему же только завтра? – горько спросила Эллен.
– Потому что сейчас я хочу, чтобы ты помогла мне искупаться. На мне три пуда грязи. Ты сама должна следить за такими вещами, Эллен.
– В мои обязанности никогда не входило купать вас, миледи.
– Да, но коль уж ты теперь моя единственная служанка – будь добра пошевеливаться.
Несколько мгновений Эллен продолжала смотреть на нее. Потом пошла выполнять приказ.
И, выходя, видела, что Рослин по-прежнему крепко держит мертвую голову в своих маленьких холодных руках.
– Вода горячая, – сказала Рослин. Как-то очень странно – для себя – сказала: почти жалобно.
Эллен скользнула пальцами по стоячей поверхности, послала по ней быструю рябь: отблески пламени свечей задрожали на дне кадки.
– Не горячая.
– Горячая, я тебе говорю!
– Не выдумывайте.
Для нее вода была не горячей и не холодной – никакой, та самая степень подогретости, из-за которой этой водой не напьешься, сколько ни старайся. Впрочем, пить ее Эллен не собиралась.
– Да ты же не чувствуешь, дура! Ох, дай сюда!
Рослин сердито выхватила у нее ковш, привстала, потянулась к ведру с холодной водой. Вода шумно побежала вниз по ее спине, ногам, закапала на пол с кончиков волос. Такое белое тело, такое маленькое – и уже совершенное. Еще три-четыре года – и этой девочке не будет равных. Если к тому времени она останется жива. И если Эллен к тому времени останется жива, чтобы убедиться в правильности своих предположений.
Тугая струя ударила в кипяток (ну какой же кипяток – пара почти совсем нет). Рослин сидела, оперевшись одним локтем о край кадки, и медленно лила воду себе на живот. Живот вздымался быстро, взволнованно, будто ей было тяжело дышать.
– Вы… такая взрослая, миледи.
Рослин подняла глаза. Сейчас, в полумраке, обнаженная, в такой позе, она должна была казаться еще меньше, совсем ребенком, а казалась едва ли не старухой. Старухой с телом, еще не успевшим стать по- настоящему прекрасным.
Рослин улыбнулась. Мягко, смущенно. Эллен нечасто получала от нее такие подарки.
