картину — все были в муслиновых платьях, бледных и воздушных, как облака, и в шляпках, украшенных трепетавшими на ветру лентами. Леди Уиндермир, леди Мидлбо…
Милостивый Боже, леди Мидлбо!
Она перехватила его взгляд — едва ли лестный для нее. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, что он совсем забыл о ней. Оставалось только надеяться, что она отнесла его забывчивость на счет рассеянности, свойственной ученым, и не станет распространять сведения о его невнимательности среди светских дам.
Он одарил ее любезной улыбкой, таившей в себе обещание. Если ему удастся продержать ее на крючке, он не только получит удовольствие, но и восстановит душевное равновесие.
И этот язык улыбок леди Мидлбо отлично понимала. Одна из ее бровей приподнялась, и красивые губы изогнулись, прежде чем она переключила внимание на леди Уиндермир, обществом которой, казалось, искренне наслаждалась.
Синтия стояла за Джонатаном, высоким, как все Редмонды. И она как будто пряталась.
При виде ее Майлс застыл, чувствуя, что краснеет. Только этого не хватало.
Синтия тоже увидела его и тоже замерла.
Как ни глупо, но казалось, он лишился дара речи. Наконец, спохватившись, сказал себе, что он не трус и никогда не прятался от правды. И если что-то сделал, то должен объяснить свой поступок или извиниться. В общем, следовало как-то признать, что это он подарил ей котенка.
— Все подготовлено на южной лужайке, — весело сообщил Майлс и жестом пригласил гостей следовать за ним.
Когда все двинулись в нужном направлении, он подождал Синтию и зашагал рядом с ней. По молчаливому согласию они несколько отстали от остальных.
Некоторое время они шли молча.
— Это вы подарили мне котенка, мистер Редмонд? — спросила она наконец.
Он сделал вид, будто пытается вспомнить. Затем ответил вопросом на вопрос:
— А в чем дело?
Синтия улыбнулась с искренним удовольствием и весельем.
И Майлс вдруг почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
Впервые за долгое время он не знал, что сказать. Они молча шагали рядом, глядя на спины своих спутников — на леди Мидлбо, соблазнительно покачивающую бедрами, на коренастую фигуру леди Уиндермир, на два образчика грации в лице Вайолет и Джорджины, на угловатого лорда Милторпа, а также на лорда Аргоси и Джонатана; двое последних привыкли к куда более фривольным забавам, чем стрельба по яблокам, и не видели в ней ничего особенного.
— И как вам котенок? — небрежно поинтересовался Майлс.
Синтия вытянула перед собой руки, покрытые крохотными царапинами.
На мгновение Майлс испугался, подумал, что таким способом она пытается сказать, что ей не…
— О, он чудесный, — произнесла она с мечтательной улыбкой. — Мне кажется, что это лучший подарок из всех, что я… — Она умолкла, переполненная эмоциями.
Ее улыбка наполнила его ликованием.
— Я не часто делаю подарки, которые вызывают кровопролитие.
Синтия рассмеялась.
— Если это кровопролитие, то пустячное, — отозвалась она. — Мне совсем не больно. Видели бы вы, как он важничает, задирая свой хвостик. Он такой пушистый! И мурлычет так громко, что просто удивительно.
— Да уж, горластый чертенок, — сказал Майлс, гордясь своим выбором так, как если бы его самого избрали президентом Королевского общества. — И себе на уме, как я заметил. Как вы назвали его?
— Только не смейтесь, — предупредила Синтия.
— Не могу обещать.
Она отвернулась.
— Паук. Я назвала его Паук.
Его губы расплылись в улыбке.
— Правда? Назвали Пауком?
Синтия нахмурилась, что было очевидной попыткой пригасить его улыбку.
— Да. Потому что кажется, что у него вдвое больше ног, чем у обычной кошки. И у него забавная манера наскакивать бочком. В общем… он похож на паука, — закончила Синтия вызывающим тоном.
— У него четыре ноги, — заявил Майлс. — Я пересчитал их, прежде чем выбрать его. Мне хотелось убедиться, что с ним все в порядке.
Синтия снова рассмеялась, и ее смех был таким мелодичным, что не мог не привлечь внимания. Некоторые из гостей обернулись.
И опять ноги Майлса, казалось, оторвались от земли. «Если я вытяну руки, — подумал он, — меня унесет ветром».
«Еще одна поэтическая метафора», — одернул он себя. Но почему-то она не показалась ему забавной.
Они снова замолчали. До них доносился веселый гомон голосов, низких и высоких, но они ничего не слышали. Их молчание становилось все более плотным и напряженным, как воздух перед грозой.
Но оно не могло длиться вечно.
— Почему вы подарили мне котенка? — выпалила Синтия на одном дыхании.
— Когда я увидел вас впервые, то сразу подумал: у вас кошачье лицо, — тут же ответил Майлс.
Слова эти прозвучали так неожиданно, что поразили их обоих.
Синтия остановилась. Майлс — тоже. Словно они были связаны друг с другом и он не мог идти дальше, если она стоит.
Синтия молчала, устремив на него расширившиеся глаза, потемневшие от изумления. Ее губы приоткрылись, а грудь бурно вздымалась и опускалась. Она подняла руку, коснувшись своего лица, затем опустила голову, смущенная и сбитая с толку.
Проследив за ее взглядом, Майлс заметил, что ее кожаные ботинки изрядно поношены. И почему-то этот факт вызвал у него странное беспокойство. Он почувствовал, что его руки сжались в кулаки. Словно отчаянно хотели коснуться ее и отчаянно старались не допустить этого.
Подняв глаза, он увидел, что Вайолет и Джорджина обернулись и смотрят на них. Причем Вайолет смотрела с явным интересом — он почти физически ощущал исходившее от нее любопытство.
Когда Синтия наконец взглянула на него, она задала ему вопрос, которого он со страхом ожидал. Тщательно подбирая слова, словно страшилась его ответа, она спросила:
— Почему вы подарили мне котенка?
Майлс помедлил с ответом.
— Не знаю, — сказал он с тихой яростью в голосе, словно обвиняя кого-то в чем-то.
Синтия вспыхнула и резко отвернулась. А руки ее спрятались в складках юбки. Точно так же она поступила после того, как он поцеловал ее.
Этого было достаточно, чтобы Майлс двинулся дальше, оставив ее за спиной.
В три шага он догнал Джорджину и свою сестру, которые с радостью приняли его в свою компанию. Вайолет подхватила его под руку, приковав к себе.
«Я вовсе не сбежал», — сказал он себе. Он никогда в жизни ни от кого не убегал.
Синтия проводила его взглядом. Взволнованная и рассерженная, она наблюдала, как Майлс непринужденно присоединился к леди Джорджине и сестре, приноровив свой шаг к их походке.
«Не знаю». Это признание дорогого стоило. В конце концов, Майлс Редмонд известен тем, что знает очень много, если не все. Синтия сделала глубокий вдох, набрав полную грудь чистого суссекского воздуха и приказав своему лицу остыть, а сердцу успокоиться.
Приятно сознавать; что он пребывает в таком же смятении, что и она.
Хотя это не отменяет того факта, что его гневная вспышка была несправедливой. Тут Синтия вспомнила, что у нее имелось дело, причем срочное. Да, она не может позволить этому сложному и непостижимому человеку отвлекать ее от намеченной цели.
