итоге ты мастерски отвел от себя подозрение, к тому же, внезапно очнувшись от симулируемой болезни. Разве не подозрительно?
'Еще как', — невольно согласился Куликов, но сдаваться все же не собирался, приведя еще один довод в свою пользу:
— Ну сами подумайте, предположим, я сказал: предположим, даже если я согласился на сотрудничество с врагом, то зачем мне выполнять условия сотрудничества, когда оказался на свободе? Я мог свободно послать их к такой-то матери…
— Да кто ж тебя знает? Может тебе внушение сделали и в мозг программку подсадили, что если не будешь сотрудничать, то она сработает и ты сдохнешь. Вот ты и работал на них, боясь вдруг ни с того ни с сего окочуриться. А может они тебе за успешную работу что-то пообещали, после своей победы. Что кстати? — с прищуром поинтересовался капитан и даже подался вперед.
Вадим закрыл глаза. Как бы он ни оправдывался, как бы ни уверял в своей невиновности, этот особист вывернет любые факты и доводы наизнанку и сделает его виновным. Это у него такая работа и работает он хорошо, этого у него не отнять.
— Ну так что, будем и дальше изворачиваться или факты достаточно весомы, чтобы признать их?
Вадим промолчал. Капитан видимо решил что молчание – знак согласия, спросил уже официальным тоном:
— Итак, еще раз, вступали ли вы в контакты с противником?
Куликову так все надоело, что он обреченно кивнув, ответил:
— Вступали.
Особист тут же радостно осклабился.
— Ну вот! А ты мучался, чего-то строил из себя! Сразу бы так! Поехали дальше. Какого рода были эти контакты?! Где, когда с кем?!
— Огневого рода. Первый случай состоялся…
Договорить ему не дали и очередной удар снова опрокинул Куликова на пол.
— Понятно, — произнес разочарованный особист и бросил ручку. — Ёрничать изволите?
— Изволю… — сплевывая кровь, лежа на полу, ответил Куликов.
— Зря, мы тут между прочим, не шутки шутим.
— Я тоже… И вообще, зачем такие грубые методы в наше-то высокотехнологичное время с продвинутой техникой и химией? В конце концов, есть такая хреновина, полиграфом зовется…
— А то мы такие тупые и не знаем, — покривлялся капитан, — щи лаптем хлебаем. Да будет тебе известно, что обойти полиграф давно не проблема. Тебя наверняка подготовили к этому и соответствующим образом закодировали. Так что все, что ты будешь говорить в свою пользу, он станет показывать как чистую правду.
— Ну, вколите тогда сыворотку правды!
— Та же байда, что и с полиграфом… Нет, истину можно узнать только через очищающую боль и добровольность признания и раскаяния в своих преступлениях.
И капитан провел серию боксерских ударов, на деле показав что такое очищающая боль. Действительно, очень больно…
К счастью, все когда-нибудь заканчивается, плохое и хорошее, закончился и этот беспредельный допрос капитаном-отморозком длившийся трое суток. Вадим подписал подписку о неразглашении всего и вся, внимательно прочтя, чтобы не подмахнуть какое-нибудь признание, и смог наконец-то увидеться со своими товарищами по оружию. Выглядели они, как и он не ахти, несмотря на новенькую форму.
'И что это было?' – подумал Куликов, но ответа так и не нашел.
— Вот как встречает Родина героев, — усмехнулся Белый, когда все выяснилось.
— Ты еще скажи: бьет, значит любит, — охнул Авдеев, когда кто-то случайно стукнул его по спине.
Бойцы глухо засмеялись такому сравнению.
Куликов отыскал глазами Коржакова. Как обошлись с ним? Тоже били? Если 'да', то виду он не показывал, сохраняя прежнюю невозмутимость.
Через несколько дней, когда вздутия спали, синяки хорошенько подретушировали, переживших допрос людей собрали на пятачке внутреннего двора, где им объявили о том, что сейчас должно состояться награждение и не кем-нибудь, а самим командующим фронтом генерал-полковником Колдуновым.
Пока генерал не появился солдаты, и партизаны болтали о том, да о сем, много курили, не без мата вспоминая недавние события.
Вошел генерал со свитой.
— Стройся! Равняйсь! — тут же прозвучала команда. — Смирно!
— Вольно… — махнул рукой Колдунов. — Ну что орлы, полетали?
— Так точно, полетали, — сказал Вадим. — Только все больше со стула на пол.
Высокие офицеры застыли в изумлении перед неслыханной наглостью попрания дисциплины и субординации, а солдаты и партизаны наоборот глухо засмеялись.
— Что поделать… Война…
— Да, она все спишет.
— Разговорчики… — все же шикнул лейтенант из комендатуры перед лицом такого высокого начальства.
Появился военный журналист и начал снимать генерала, его свиту и солдат.
Началась процедура награждения.
'Принцип кнута и пряника', — понял Куликов.
Генерал что-то говорил, работая на камеру и начал раздавать красные коробочки и удостоверения. То и дело слышалось:
— Служу России!..
— Служу России! — выкрикнул в свою очередь Вадим Куликов, когда генерал-полковник Колдунов вручил ему, как и всем прочим солдатам и сержантам стопку коробочек с наградами, да такую большую, что удержать ее в руках оказалось большой проблемой.
'Не поскупились', — с ехидцей подумал Куликов, перебирая награды после окончания церемонии.
Так за все свои партизанские заслуги он стал полным кавалером 'Георгиевского креста', получил 'орден Суворова', 'Орден за заслуги перед отечеством' четвертой степени и пригоршню разных медалей.
Вадим даже не стал выяснять какую награду за какую боевую операцию он получил.
Его товарищи тоже не остались обделенными. Бардов своим наградам радовался больше всех. А свою первую медальку 'За отличие и доблесть в воинской службе' он от радости даже куда-то закинул, а потом как ни искал, не нашел.
Вечером состоялся банкет в честь героев, на котором солдаты быстро набрались под завязку. Водки для них тоже не пожалели как и разноцветных железок.
Чуть позже к орденам и медалям им добавили повышение до старшин.
Коржаков, которому в мирное время ничего выше старшины не светило, перешагнул ранее непреодолимый рубеж карьерного роста и теперь у него на погонах красовались две лейтенантские звездочки. Впрочем, все понимали, что вряд ли ему удастся подняться выше капитана.
Глава 26
Долго отдыхать вернувшимся с задания солдатам и партизанам не дали. Китайцы рвались к городу и на линии фронта требовались все новые и новые солдаты, чтобы их остановить. Всех вернувшихся включили в состав Двадцать первой бригады ВДВ, также изрядно поредевшей еще во время боя на линии
