любимой.
Я налил водки.
Маруся выпила и поволокла Мурата к танцевальной площадке.
Жан подошел к стойке с двумя парнями.
— Вот, лучший бармен в Стамбуле, — представил он меня. — Тоже из России.
Ребятам было лет по двадцать. Они мило улыбались и таращились по сторонам, как девицы на выданье.
— Очень хорошие художники! — крикнул Жан. — Угадай, где я их нашел?
— Где?
— На Гранд-базаре!
— Милые мальчики, — сказал я, чтобы доставить Жану удовольствие.
Он понял по-своему.
— Можем поехать куда-нибудь, когда здесь закончится.
У Жана был зарезервирован стол. Он взял друзей под руки и повел к месту.
Он был похож на пингвина.
За одним из столов я разглядел Жале. Она кокетничала с молодым человеком в костюме-тройке, не выпуская его руки. Кажется, она сама расплачивалась за коктейли.
Я приготовил фруктовый коктейль с водкой, как любила Жале, и послал ей.
Официант объяснил, от кого угощение.
Жале благодарно помахала рукой.
В два красные прожектора осветили зал.
На сцене появились четыре фигуры.
Три из них были по пояс голые.
Сплошь выкрашенные золотой краской, они напоминали цацки ацтеков…
Прожектора обожгли обнаженные женские торсы, превратив в солнечные зайчики, такие яркие, что трудно рассмотреть без темных очков…
Я почувствовал странное беспокойство.
Так бывает.
Сердце вдруг собьется с обычного ритма.
Тело превратится в пружину.
И рука потянется к ножу или пистолету…
Без причины.
Одна из танцовщиц была одета в смокинг и играла в мужчину.
В смокинге на голое тело.
Я ее узнал.
Танец Ламьи кричал:
Миром правит мужская похоть.
Мужчина, хочешь власти?
Стань женщиной!
Женщина, хочешь власти?
Будь мужчиной!
Красивое тело — золото!
Заставь хотеть себя и получишь власть…
Это алхимия успеха!
Зал ревел от восторга. Танец был про них.
Вдруг у одной из девушек рассыпались длинные русые волосы. Она тряхнула ими и стала похожа на золотую ведьму.
— Наташа! — вскрикнул я.
Танцовщицы кинулись в зал. Люди расступались, освобождая дорогу для танца. Тут и там щелкали фотоаппараты газетчиков.
Все перестало существовать для меня. Осталась одна Наташа. Она двигалась, как огромная золотая кошка, легкая и каждый миг готовая к прыжку. Обильный макияж пытался спрятать Наташу от меня. Его сделали с расчетом, чтобы танцовщицы выглядели на одно лицо. Как близнецы или куклы.
Появилось странное чувство. Как будто этот танец о моем будущем. Он намекал, что жизнь — это лица, лица, лица, бесконечная пляска масок, среди которых затерялось одно лицо, главное. Оно предназначено только тебе, независимо от глобального потепления и отношений сербов с хорватами, от того, упадет когда-нибудь Пизанская башня, и одолеет ли человечество СПИД… Предназначено как величайшее благо и величайшая кара. Оно всегда где-то поблизости, это родное лицо, вне зависимости, хочешь ты или нет, и есть ли силы признаться, что без него уже не можешь… Чем быстрее признаешься, тем в меньшей степени успеешь свихнуться.
Наташа собрала волосы и снова стала как все. Девушки двигались так стремительно, что я то и дело терял Наташу. И находил, только уже не был уверен, что это она. Как будто со мной играли в наперстки моим будущим. Выиграть было нельзя.
— Что ты делаешь? — крикнул я. — Ты себе здесь все испортишь!
В Турции было так: если ты манекенщица, лучше не участвовать в эротических шоу. Могут перестать давать работу и даже выгнать из агентства, если агентство престижное. Наташа это знала.
Тем временем танцовщицы уже двигались перед стойкой.
Мужчины ревели, как будто им только-только объяснили, зачем они нужны, а потом сразу же оскопили. Женщины снисходительно посматривали на них и делали вид, что тридцать минут назад сами танцевали что-то подобное, только в сто раз лучше.
Вдруг одна из девушек легко вспорхнула на стойку, схватила меня за фартук, сильным движением притянула.
— Наташа, — пробормотал я. — Что ты делаешь?
Она не выпускала. В этом неистовом жесте бушевали и ненависть за предательство, и страстное желание быть с мужчиной, и готовность все забыть…
Краем глаза заметил, что один фотограф пристроился и навел фотоаппарат. Рванулся к нему и оттолкнул. Желая удержаться, он схватился за мой фартук. Не успел я и глазом моргнуть, как он уже щелкал, щелкал, щелкал.
Наташа позировала верхом на стойке. Она откинулась на руки, бесстыдно повернулась голым торсом к камере и смеялась. Она была пьяна.
Я кинулся к фотографу. Он отскочил и умудрился запечатлеть мой выпад. Тогда, ослепленный в прямом и переносном смысле, ударил его в лицо. Камера грохнулась на пол. Прежде чем кто-либо успел сообразить, я схватил ее, вырвал пленку и швырнул о стену. Фотограф заорал, бросился на меня, но я ударил его снова.
Люди стояли плотным кольцом. Никто не собирался вмешиваться. Я не удивился, если бы они расторопно подставили стулья и расселись, чтобы не мешать смотреть тем, кто сзади.
Вспышки не прекращались. Фотографы продолжали работать. Как будто драка была частью танца. Это окончательно взбесило.
Я стал кидаться на вспышки.
Бык в кольце арены.
В корриде, где убивают, не позволяя умереть.
