Вдруг мне пришла в голову безумная мысль.
Это были одни и те же лица.
Клоны.
В десятках, сотнях, тысячах экземпляров.
По количеству земных дискотек.
Везде одни и те же…
Еще одна попытка бога заполнить пустоту…
Заиграла медленная музыка.
Стало грустно, и я решил уйти.
Ика пригласила.
Мы закружились среди прожекторов.
Она робко прижалась.
И я подумал, что память дана не затем, чтобы тайно тосковать о прошлом. А чтобы ценить в настоящем любую кроху тепла и света.
— Почему ты часто становишься грустным? — спросила Ика.
— Ошибаешься. Это игра теней на лице.
— Ты говоришь, словно в этом разбираешься. Ты фотограф?
— Когда-то был актером.
— В каких же фильмах ты играл?
— Ни в каких.
Ика погладила меня по плечу.
— Ничего, все еще впереди!
Темнота ее глаз завораживала. Хотелось смотреть и смотреть, находясь между тем, что Ика произносит вслух, и что интересует ее на самом деле.
— Чем же ты зарабатываешь на жизнь? — спросила Ика.
«Действительно, чем?» — подумал я и вдруг вспомнил.
— Ты сможешь всю жизнь прожить с художником? — как-то в шутку спросил я Наташу.
— А что, по-твоему, художник? — спросила она.
— Это тот, кого все норовят обидеть, и кому никто не хочет помогать материально, — избито пошутил я. — Он перед тобой…
Не те слова!
Надо было сказать, что это занятие детей, в том числе и стопятидесятилетних.
Что это способ ежесекундно признаваться в любви.
Что это форма разговора с Небом и Землей.
Что это следствие неизлечимой болезни сердца, имя которой — Неравнодушие.
Надо было сказать Наташе, что я готов целую жизнь подстригать, поливать и оберегать от вредных насекомых рядовой куст шиповника, получая за это лишь еду и крышу над головой, чтобы однажды на глазах у всего дотошного и видавшего виды света этот куст вдруг вырос из моей натруженной шершавой ладони и на нем распустились простодушные живые цветы.
Должно быть, в моем ответе Наташе имели бы место некоторые красивости.
Но с женщиной и надо говорить красиво.
Чтобы она верила тебе и шла за тобой до конца.
— Видишь ли, Ика, я бесстыдно транжирю жизнь. Я изгой, хулиган, моральный калека… Я кладбище собственных пьяных надежд… В кармане у меня ни гроша…
Ненавидел себя, что так говорю с ней. Лучше уж совсем заткнуться, чем нести девушке такое. Только я не затыкался.
— Да и вообще…, — продолжал я, с грохотом ворочая затопленными меланхолией пьяными мозгами. — Настройщики деревьев редко бывают богатыми.
— Что-что? Как ты себя назвал?
Ика от души рассмеялась.
— В первый раз слышу об этой профессии. Настройщик деревьев, да? Ну и как, интересная работа?
— Да. Только никому не нужная. Особенно в последнее время.
— Расскажи, как ты это делаешь. Очень хочется знать!
— В другой раз. Давай будем просто танцевать…
Она взяла меня за руку. Мы вышли на палубу над носовым баром.
Внизу, вокруг бассейна сидели туристы.
Вода в бассейне была освещена, как сцена или эшафот. Если это не одно и тоже.
Захотелось нырнуть на глазах у всех.
Или умереть.
— Обленились, — сказала Ика. — Покажи им!
— Позже. Когда напьюсь.
— Хочешь напиться?
— Не знаю.
Я смотрел на пассажиров.
Пьют вино, играют в карты, смотрят на море.
Спят.
Морские котики.
Нет, я не морской котик.
Я дельфин.
И я все переживу.
— Идем со мной, — сказала Ика.
По верхней палубе обошли корабль и спустились на бак. Здесь было ветрено и непривычно.
Ика спряталась за мою спину.
Вокруг не было ни души.
Над головой горели звезды.
Звенело в ушах, от чего казалось, что это звезды звенят, задевая в темноте друг друга.
— Эй, ты где? — крикнула Ика.
Она развернула меня и заглянула в глаза. Ее тонкие длинные пальцы крепко держали за ворот рубахи. Губы ждали. Я чувствовал в теле Ики напряжение. У нее было стройное спортивное тело. Оно возбуждало. Но еще тревожило воспоминания. Глупо, но в тот момент было трудно с этим совладать.
Не найдя ничего лучше, я стал насвистывать идиотский мотивчик, что придумывал на ходу. Наверное, если Бог в тот момент за нами наблюдал, он очень смеялся.
— Почему? — спросила Ика. — Разве я тебе не нравлюсь?
— Нравишься.
— Что же мешает?
— Море. Если я начну, корабль перевернется.
Ика не улыбнулась.
— Когда мужчина так говорит, значит, женщина ему не нравится, — сказала она, как будто все еще чего-то ждала.
— Неужели не может быть других причин?
— Нет.
Я обнял Ику. Она была очень хорошая. Я не хотел ее обижать. Женщину вообще обижать нельзя. Ни при каких условиях. Как бы она к тебе ни относилась, и сколько бы ей не было лет. Но что я мог поделать?
