Любой новый шаг, любое неосторожное слово могли превратить нас в неодушевленные разноименно заряженные частицы, что, как известно, притягиваются. И еще как!
Конечно, я был полный кретин. Но в тот момент близость грозила разрушением того, что я бережно хранил от всех, а порой, и от самого себя. Чему не торопился давать названия. Что потихоньку выстраиваешь внутри и пытаешься нести среди идущих рядом. Что в конечном итоге отличает нас от животных и предметов, составляющих пейзаж вокруг. И друг от друга.
Ранним утром корабль пришел в порт.
Игорь помог мне быстро получить визу. Остальным пассажирам на руки выдавались туристические карточки с правом пребывания на острове в течение дня.
Я попрощался у трапа.
— Мы снова будем здесь через месяц, — сказал Игорь. — Если что, приходи, поможем.
Володя бегал вокруг и снимал на камеру. Я никогда не видел его после и не имел возможности посмотреть кассету. Было бы интересно.
Одна ночь вместе. А мне было жаль с ними расставаться, честное слово. Это были первые русские, к которым я вернулся после Турции. И они не отбили охоту возвращаться домой.
Возможно, тогда, в то утро, я вдруг понял, что в моем случае возвращение — это как ныряние в кусочек моря, в котором больше акул, чем в других местах, и электрических скатов больше, и вообще всякого дерьма. Но ты все равно стараешься попасть именно туда, ведь когда-то именно там ты научился смеяться, любить и время от времени обводить весь этот мир вокруг пальца.
И поэтому теперь надеешься, что все обойдется.
А еще потому, что слишком любишь дышать.
В связи с чем в области предполагаемого ума у тебя тоже кусочек легких.
Ика чмокнула в щеку и вложила в ладонь записку.
— Ты хороший, — сказала она. — Там сухумский телефон. Позвони.
В тот момент я не мог предположить, что однажды вновь увижу Ику. Это произойдет в когда-то любимом миллионами россиян хлебосольном абхазском городе Сухуми, теперь жестоко израненном войной. За спиной у меня будут ручной противотанковый гранатомет и долгая дорога в одиночестве и растерянности.
Ика останется прежней, несмотря на войну и быстрое взросление. Она будет смотреть на меня темными сосредоточенными глазами, как будто внутри у нее огромная сжатая пружина, с которой жить не просто.
Присутствие Ики в этом городе оправдает мое пребывание там и все, что с тем пребыванием будет связано. По крайней мере, в глазах деливших со мной солдатский хлеб.
Месяц на Кипре оказался новым испытанием. Деньги быстро закончились. Постоянную работу я не нашел. Все места давно заняли студенты, приехавшие из Афин на летние каникулы. Ночевал на пляже.
Иногда сотрудничал с грузовиком, собиравшим мусор. Водитель грузовика Саша был грек, смотавшийся из России. Он мечтал однажды стать скаутом модельного агентства и в свободное время фотографировал на пляже. Так мы познакомились.
Я знал когда и куда подойти, чтобы выяснить, нужен ли. Получалось работать два-три раза в неделю.
Саша был жадный, как шакал. Он платил, как если бы мы жили в начале века, когда за пару сотен зеленых можно было купить автомобиль. То есть, я работал за пакетик фисташек…
Он обещал продать меня в качестве модели в Париж. Но за его фотосессию мне пришлось бы пахать на грузовике ближайшие сто лет.
За два дня до истечения визы и моего терпения вернулся Федор Шаляпин.
Игорь встретил тепло, хотя и не так, как провожал.
Это понятно — мы знали друг друга меньше суток.
Главное, он помог. Меня приняли помощником бармена.
— Не расстраивайся, — сказал Игорь. — В Одессе старшего спишем и поставим тебя. Много пьет, собака. Не просыхает. У тебя как с этим?
— Нормально.
— Вот и хорошо. Ближайшие недели — испытательный срок. У нас тоже фирма, кого попало не берем.
У меня теперь был свой угол и постоянная работа.
Не надо было решать, чем заниматься, когда проснусь.
Корабль шел своим путем, и я стал частью этого движения.
Дни были наполнены до краев солнцем, морем, золотистыми телами юных путешественниц, что сбегали от родителей, мужей и любовников на бак — место отдыха членов экипажа. Там был глубокий и чистый бассейн, в котором не плавали куски сандвичей и собачья шерсть.
В каюте нас было трое — Сэм, Джек и я. Сэм и Джек работали крупье в казино. И спекулировали в иностранных портах американскими сигаретами, купленными в Одессе оптом, за бесценок.
Они стали приобщать меня. В день, когда судно прибывало в очередной город, мы надевали облегающие трико и рассовывали пачки по всему телу.
Лучше всех получалось у Сэма. Он был здоров, как мамонт, и умудрялся спрятать на себе до тридцати блоков. Затем одевали широкие спортивные костюмы.
К моменту, когда туристам выдавали гостевые карточки, мы были готовы. Вливались в праздную толпу нетерпеливых соотечественников и преодолевали таможенный пост.
Я нервничал, опасаясь, что таможенники захотят меня раздеть, найдут контрабанду и тогда посадят в тюрьму или даже расстреляют. В такие минуты прибегал к испытанному способу — заранее обижался на них, насвистывал что-нибудь, придуманное на ходу и делал вид, что на все начихать. Таможенники это чувствовали и отвечали тем же, словно я не существую и сам себе приснился.
Дальше начиналась работа. В каком-нибудь Богом забытом переулке содержимое одежды складывалось в спортивные сумки.
Мы занимали точку на одной из оживленных улиц или площадей и приступали к торговле.
Нужно было смотреть в оба, чтобы не увидел кто-нибудь из пассажиров или членов экипажа.
Иногда везло — какой-нибудь местный контрабандист покупал всю партию. Но чаще мы не находили оптовика. Либо он не хотел покупать крупным оптом. Хотя цены были как в детском саду. Тогда целый день мы стояли под палящими лучами, жизнерадостно выкрикивая: «Сигареты, сигареты! Кому американские сигареты? Очень дешево!»
В конце шли на переговорный пункт. Ребята звонили в Одессу сказать женам, сколько заработали.
После переговоров возвращались на набережную, выбирали кафе у моря.
Мы садились лицом к воде, заказывали пиво и отдыхали, вытянув гудящие ноги.
В такие минуты мне уже было все равно, откуда я и куда.
За день до Одессы Федор Шаляпин проходил Босфор. Он сделал остановку в Стамбуле в начале круиза, поэтому теперь не собирался останавливаться.
Я вышел на верхнюю палубу задолго до входа в пролив. В руках был бинокль, одолженный Сэмом.
Вдоль берега Мраморного моря за дорогой тянулись жилые дома.
На балконе одного из них стояла седая турчанка и держала на руках малыша, показывая на
