— Может, я и ошибаюсь, полковник, но возможно, на свет выйдут кое-какие новые свидетельства.
Все взгляды в комнате были обращены на Макса и Фредди.
— Так они имеются? — потребовал ответа полковник Гиффорд, перехватывая вожжи у Эллиота.
— Имеются, — сказал Фредди.
Он рассказал им все, до самого конца придержав находку наплечного шеврона в стиснутом кулаке Кармелы Кассар.
— И он есть у вас? — спросил полковник Гиффорд, с трудом сохраняя спокойствие.
Макс выудил шеврон из нагрудного кармана рубашки. Встав, он подошел к столу и протянул его. Полковник Гиффорд внимательно изучил этот клочок материи.
— От него не так уж много осталось.
— Достаточно, — возразил Макс.
— Могу ли я?.. — спросил Эллиот.
Шеврон перешел к нему. Затем, прежде чем вернуться к полковнику Гиффорду, прошел через руки двух других мужчин.
— Почему вы не пришли с ним к нам?
Фредди поерзал на месте.
— Может, потому, что, когда я в последний раз был у вас, не увидел никакой реакции.
Полковник Гиффорд полистал лежащую перед ним папку.
— У меня тут ваше заявление, вместе с припиской, что все ваши подозрения переданы полиции.
— В самом деле? Никто не приходил поговорить со мной.
— Полиция была очень обеспокоена.
— Так вы готовы побеспокоить их и на этот раз? Или хотите, чтобы, выйдя от вас, я сам этим занялся?
Штаб-квартира полиции Валлетты была недавно переведена из Сакра-Инфермерии в это здание.
— То, что я хочу от вас, — сухо сказал полковник Гиффорд, — требует минуты разговора с глазу на глаз.
Минута превратилась в пятнадцать минут, в течение которых Макс и Фредди в напряженном молчании сидели в приемной под бдительным оком Ходжеса, который неохотно разрешил им выкурить по сигарете. Фредди позвали обратно в офис. Вскоре он появился в сопровождении одного из безымянных мужчин — маленького и смуглого.
— Теперь можете зайти вы, майор Чедвик, — сказал он, провожая Фредди к дверям.
Фредди успел бросить Максу ободряющий взгляд, который говорил: «Все будет хорошо».
Так оно и было, но только при входе.
Стоило Максу опуститься на стул, как полковник Гиффорд открыл огонь:
— Вы чертов дурак, Чедвик! Ради бога, с чего вы решили стать детективом? Имей возможность, я бы оттаскал вас за уши — мне это под силу, — но майор Пейс решительно встал на вашу защиту.
Макс посмотрел на Эллиота.
— Последнее, что нам сейчас нужно, — это развал в информационном отделе. Но разрешите мне высказаться совершенно ясно: я с самого начала был против вашего назначения, и хочу, чтобы вы считали это отсрочкой, а не прощением.
Максу было приказано выкинуть эту историю из головы и ни с кем не обсуждать под страхом военно-полевого суда. Гиффорд закончил свою речь цветистым выражением:
— Non omnia possumus omnes. He всё мы все можем… или что-то в этом роде.
— Простите, сэр, мой итальянский что-то заржавел.
Макс заметил тень улыбки на губах Эллиота.
— Это латынь. Вергилий. Из «Эклогов».
— Это значит — занимайтесь своей чертовой работой, Чедвик.
Слова эти произнес четвертый мужчина в комнате, с рыжими волосами и розовой, как у лобстера, кожей. Это были первые слова, которые он произнес, и его акцент так и кричал о его аристократическом происхождении, вызывая образы Хейнлейнской регаты, собачьей охоты и чаепития на газоне фамильного замка. Его бледно-голубые глаза были цвета толстого льда и, может быть, такие же твердые.
— Расскажите мне о Лилиан Флинт, — холодным командным тоном потребовал он.
Макса ошеломила эта просьба.
— Что именно рассказывать? Она заместитель редактора «Ил-Берги». И прекрасно справляется со своей работой.
— Ну, кому как не вам знать, учитывая, сколько времени вы проводите с ней.
Макс не обратил внимания на этот намек.
— Да, я считаю полезным проводить с ней время.
— Если не ошибаюсь, ее мать в Италии.
— Совершенно верно. Она находилась в Падуе, когда Италия объявила войну. Но никогда не считала ее своим домом.
— Домом? Я предпочел бы думать, что ее дом там, где ее муж.
Теперь дело было не только в холодных голубых глазах, а в их настойчивом проницательном взгляде, который вызывал беспокойство.
— Она не замужем.
— Почему вы об этом не говорили?
— Я не имел представления.
— Думаю, он профессор археологии в университете Падуи.
— Я тоже так думаю.
— И вы считаете возможным, чтобы человек занимал такой пост в итальянском университете, если не симпатизирует существующему режиму?
— Не знаю.
— А вы попробуйте предположить.
Макс был готов взорваться, но прилагал усилия, чтобы держать себя в руках. Он видел, к чему все ведет. Он занимался боксом в Оксфорде и теперь был на пределе, потому что надоедливые джебы[1] сыпались на него, заставляя потерять осторожность и пропустить сокрушительный удар.
— Поскольку игра стоит свеч, — ледяным голосом сказал он, — я ставлю на кон мою работу, мою репутацию и даже мою жизнь ради лояльности Лилиан.
Рыжеволосый явно развеселился.
— Нет нужды в таком красноречии. Неужели вы хоть на мгновение предположили, что она могла бы работать заместителем редактора, если бы мы не придерживались такого же мнения?
— Так что же вас интересует?
— Меня, майор Чедвик, интересует вот что. Мы ее ценим, нам нравится, что она делает, мы учитываем тот факт, что вдвоем вы работаете слаженно. Она склонна временами действовать, так сказать, по ветру, но читатели ценят ее откровенное мнение, и важно, что она дает выход их раздражению. Вы же смягчаете ее самые экстремальные взгляды. — Он сделал паузу. — Так что, как видите, вы должны быть вполне удовлетворены ходом дела, и будет весьма печально, если пристрастный подход помешает справедливому решению вопроса о ее дальнейшей работе.
Уклончивый дипломатический язык, но угроза проста и ясна: отступи, или мы уберем ее.
Работа значила для Лилиан все. Она мечтала о ней с самого детства, боролась за нее против воли семьи. В ней заключалась ее жизнь, это была единственная точка, на которую она могла опереться в этой Вселенной.
— Думаю, что понял вашу мысль.
— В таком случае можете идти.
Макс заметил, что полковник Гиффорд не был огорчен тем, что этот человек ниспроверг его
