назвать религией… самым старшим был Бог-Отец – Тархтимриз, олицетворявший собой мужское начало и повелевавший небом, громом и молниями. С ним же связывали и местное солнце – Алэму. Мол, Всевеликий явил свой лик смертным, чтобы те узрели его и прониклись своей ничтожностью до дрожи в коленках. Заодно и божеству интересно поглядеть, кто там копошится внизу. Так же точно Омла символизировала образ Матери-Степи – Ильчирайхан, повелительницу всего связанного с зачатием и рождением потомства,… у людей и животных… плодородием… что для степи выражалось в обилии густой сочной травы… Ну и много чего ещё.
Двумя божествами дело не ограничивалось, так как пантеон табиров был достаточно обширен: боги дождя и ветра, богини рек и озёр, духи гор, ручьёв, отдельных, чем-то примечательных, участков Степи. Кстати, точной градации, где кончаются боги, и начинаются духи, не было. Всё дело в силе, а как её точно измерить? Тут в двух словах не расскажешь.
Вернёмся лучше к ильчирайям – воительницам, которых Ильчирайхан посылала, чтобы покарать вызвавших её гнев. Богу-Отцу какие-то там нукеры или нукерши были ни к чему. Он проштрафившихся самолично сжигал молниями, поступая… по сравнению с женой… куда гуманнее и жалостливее. Ведь её амазонки вырывают у несчастных сердца и тут же их съедают. Ужас!
Так и не поняла, готовят они их, или засовывают в рот сырыми. Бр-р-р-р!
Милые создания: безумно красивые, отчаянно смелые, абсолютно безжалостные, смертоносные и прекрасные.
Интересно, был ли у ильчирай реальный прообраз. На Земле у амазонок точно. Помнится, сам Геракл разбил их в неравном бою. Ему зачем-то понадобился пояс царицы Ипполиты. Воительницы были разгромлены, пояс достался Гераклу, а сама царица какому-то другому герою, который тоже участвовал в походе. Точно уже не помню.
С ильчирайями всё по-другому: пришли ниоткуда, ушли в никуда. Да и по своим замашкам они больше походили на всадников Апокалипсиса.
– Значит ты, Кийрыхорш-шаярлар, хочешь, чтобы на их место пришли настоящие ильчирайи? – указав пальцем на несчастных, вкрадчиво поинтересовался Чойб.
От таких слов у предводителя марамала в зобу дыханье спёрло, ведь о таком исходе он даже не подумал. Воины заволновались. Пойти на закуску кровожадным воительницам никому из них не хотелось.
– Они преступили закон и должны быть наказаны, – упрямо заявил Кийр, – Смерть была бы лучшим для них исходом.
– Нет проблем, – тут же откликнулся старый тапасур, – Ты шаярлар можешь их выкупить, и делать потом что пожелаешь. Мы с удовольствием разделим добычу.
Прямо, как капитан Блад: 'Пусть заплатит тот, у кого есть деньги'.
Кийрыхорш был не дурак, сразу смекнув, чем это ему грозит: два десятка женщин, как минимум по два тачпана за каждую, а то и больше… За дочь амалата, с которым хотят породниться, счёт может идти на десятки.
Там ещё считаются золотые украшения, всякие побрякушки, платья, тряпки.
Всё равно, в голове Кийра щёлкнуло… Чуть не сказал – калькулятор. Потому что со счётом у табиров совсем плохо. Что от них можно услышать из 'высшей математики' – что у этого амалата тачпанов много, а у того джеха просто очень много. Но подлинным откровением было…
В общем, когда я начал допытываться у Тоши о степной системе счёта, то не сразу врубился, что она меня абсолютно не понимает, а наша беседа стала напоминать разговор слепого с глухим. Потихонечку начал выяснять. Ё-ё-ё-моё! Они ВООБЩЕ не умеют считать!
Как такое возможно? Да очень просто, табиры знают свою живность, так сказать, 'в лицо'. Вот у этого носатого козла левый рог скривлён, а у этой козы на носу белое пятно. Сами тачпаны обычно пятнистые, хотя встречаются однотонные. Это, как правило – особо крупные ездовые, и ценятся они куда дороже. И вообще, чтобы разбираться в этих зверюгах, нужно быть знатоком.
Между прочим, в крупных табунах тоже никто ничего не считает. Там животные закреплены за табунщиками, а над ними стоят надзиратели, вроде Харбекра, которого убил Чак. Чем больше такой старик помнит животных, тем ценнее он для хозяина стада и выше его статус.
Но вернёмся к тому старому спору. Шаярлар понял, что перемудрил. Если карать женщин, так делать это надо было сразу, пока не спала горячка боя, и никто из воинов не вспомнил о меркантильной стороне дела.
– Они осквернили собой Степь, – наконец выдавил Кийр.
– Тогда их надо продать на сторону, кому-нибудь из соседей: или в империю, или в шармахам, – тут же нашёлся Чойб.
Началась перебранка – кого, куда и почём продавать. Живой товар разделили между победителями. Как старый тапасур не упирался, ему подсунули Тошу, Сафтунах, Юшменир и малышку Билю. Женщина назвала её полное имя, но оно как-то вылетело из головы.
Этой девчонке крупно не повезло. Нет, 'не повезло' – это не то слово. Мало того, что гады ей внутри всё разворотили, так ещё и помощь не оказали. Ну и что, что кровь течёт, у женщин это часто бывает. На тряпку, и не скули, а то получишь плёткой. Что с девчонкой что-то не так, первой поняла Сафа – самая старшая из женщин. Возмутилась и тут же была избита, но её крики о том, что Биля умирает, остановили экзекуцию.
Чойбилрит свернул к какому-то кочевью, где нашлась знахарка, которая сразу заявила, что девочка не жилец. Кровотечение не прекращалось уже вторую или третью неделю,… я же говорю, со счётом у табиров плохо… малышка от боли уже плакать не могла.
– А вы, Тош, почему раньше ничего не заметили? – удивилась я.
– Ола, неужели ты не понимаешь? Нас всё время везли связанными, как поклажу, а каждую ночь насиловали. Это был такой кошмар, длившийся целую вечность. Я только и хотела, что умереть, чтобы мои мученья наконец закончились, – горько разрыдалась женщина.
А я то, действительно о чём думаю?! Чего ещё можно ждать от тапасуров? Если у обычных табиров волчьи законы, то у этих вообще… собака пожирает собаку, а тапас – тапаса. Легкораненый разбойник должен излечиться сам. Если ранение серьёзное, его в лучшем случае пристроят в какое-нибудь стойбище, если не бросят умирать в степи или не добьют 'чтоб не мучился'.
Жестокий образ жизни – дикие нравы.
Так думала я, глядя, как трясутся плечи Тошхарарман, слушая её надрывные всхлипывания. Угораздило же меня разбередить старую рану.
Наконец женщина успокоилась и продолжила рассказ.
Билю оставили в стойбище у знахарки, не взяв с той ни гроша, но и сами ничего не дали. Выживет – воля богов, нет – значит, нет. Тапасуры особо не возражали, возмутился представитель шаярлара, посланный тем, чтобы проследить точность выполнения приговора, чтобы женщин тишком не сплавили по пути в какое-нибудь кочевье.
– Хорошо, Нур, – осадил его Чойб, – забирай девчонку себе. Мне всё равно, что ты будешь с ней делать: убьёшь, бросишь степи… Плевать! Но перед богами ответишь за неё ты, а не я!
– А кто будет держать ответ перед шаярларом?
– Я не боюсь твоего хозяина.
– Я обо всём ему расскажу.
– Непременно передай. И вот ещё что, – крикнул он столпившимся вокруг воинам, – я смотрю, вы дорвались до женских тел, как голодные тапасы до поживы. Смотрите, не довезём товар, я самых шустрых кастрирую и самих продам в Ирчихр-Наомин, как это делают имперцы за изнасилование.
– Не горячись, Чойб, – примирительно сказал какой-то здоровяк, возвышавшийся над остальными разбойниками чуть ли не на целую голову, – ну порезвились ребята малость, что с того?
– Да ты смотри, Аффар! У нас было четыре бабы на продажу, теперь осталось только три. Нахрена мы тогда ходили в этот поход! И ещё, слушайте внимательно, – опять крикнул он остальным, – бабка осмотрит весь товар, скажет, кто ещё болен. Не дай боги на ту кто-то залезет. Ему не поздоровиться.
– Чего этим девкам сделается? – возмутился другой здоровяк, 'квадратнее' первого, – Тебе-то, Чойб, бабы ни к чему. А нам?
