европейской столице.
Карлен ожидал увидеть на вечеринке еще кого-нибудь, но стол был накрыт на троих. Заметив его удивление, что нет ни друзей, ни девушек, как обычно, Ваган сказал:
— Жаль, Ашот из Алма-Аты не успел вернуться, мы ему звонили туда, еще дня на три задержится. Мы сегодня обмываем важное событие, потому никого не пригласили, даже халдеев отправили домой. Но если появится желание, то попозже поедем куда-нибудь в ночной клуб: в 'Сохо' или в 'Манхэттен-Экспресс', а может, позвоним Оле с Надей — помнишь, ужинали с нами в 'Пекине'? — они захватят для тебя подружку. Надо на зимние каникулы слетать с ними куда-нибудь на Фиджи или Таити, а может, даже встретить там вместе Новый год. Новый год среди пальм в плавках — наверное, это здорово, — разошелся Крис.
Абрек широким жестом попросил друзей за стол и указал место Карлену. Боясь, чтобы американец ненароком не испортил эффект от заготовленного сюрприза, Армен поспешил:
— Каро, дорогой, подними салфетку со своей тарелки. Мы ведь обещали тебе подарок из Лондона привезти, если удача выпадет.
Карлен осторожно поднял фирменную салфетку с вензелем и эмблемой 'Золотого петушка' — на белоснежном английском фарфоре лежали золотые часы с тяжелым золотым браслетом. По модели они сильно смахивали на знаменитые 'Картье-танк', но это были другие, более изящные, аристократические швейцарские часы 'Франк Мюллер'. Такие часы стоили вровень или даже перевешивали в цене последние модели известных автомашин, 'мерседес' например. Видя, с каким недоумением гость уставился на подарок, очевидно зная о его баснословной цене, Абрек весело заметил:
— Каро, в Москве у крутых людей пошла мода на дорогие швейцарские часы: 'Ролекс', 'Патек Филип', 'Пьер Бельман', 'Лонжин', 'Омега' — ну, ты сам в курсе... Ты наш друг, бываешь среди московского бомонда, вот мы и решили сделать тебе памятный подарок. Остановились на 'Франке Мюллере', мы и себе за компанию прикупили по штучке, но разные модели. Если эти тебе не понравятся, можешь махнуться с любым из нас, правда, себе я взял на кожаном ремешке, но они ничуть не дешевле твоей модели. Ну что, махнемся?
— Нет, мне нравятся эти, — завороженно сказал Карлен, не решаясь взять часы в руки. — Честно говоря, я не могу осмыслить, что буду носить на руке целый 'кадиллак'.
— Ну, если дело только в этом, то слава Богу! А я уж подумал — не понравились, — сказал обрадованно Ваган и предложил тост: — За то, чтобы 'Франк Мюллер' служили всем нам долго и показывали только радостное время, как сегодня...
И вечеринка покатилась своим неторопливо-размягченным ходом.
Странно, но Карлен, то и дело невольно поглядывавший на запястье, где матово-благородно блестело золото тяжелого браслета, вдруг почувствовал, что хозяева квартиры, несмотря на удачную поездку — а это явствовало из их слов, — были как-то напряжены, скованны, такими он никогда их не видел. И только он собрался спросить, что стряслось, как Ваган неожиданно поднялся с полной рюмкой...
— Дорогой Каро, — сказал он, волнуясь. — Я хочу сказать речь. А ты послушай... В последние дни произошло нечто важное — для нас, для нашей родины — Армении. Если бы мы погибли там, в Лондоне, или если завтра нас пристрелят где-нибудь на улицах Москвы, наверное, найдется немало людей, которые скажут: подумаешь, убили двух бандитов. Может, и так. Но три дня назад мы сделали для нашей Армении, для нашего многострадального народа, особенно для Карабаха, гораздо больше, чем многие праведные граждане. Сказать об этом даже самым близким не могу — мы дали слово держать все в тайне. Иначе могут возникнуть межгосударственные осложнения, скандалы, да и мы вмиг окажемся за решеткой. Но должны же мы поделиться хоть с кем-то нашей победой, нашим вкладом в борьбу за свободу армян в Карабахе. Ты и Ашот -наши лучшие друзья. И мы решили поделиться этим с тобой, так как Ашота нет, ты один будешь знать нашу тайну.
— Почему я? — все же спросил Карлен, внутренне собравшись, и подзадорил: — Может быть, не стоит?
— Стоит, стоит, — поддержал друга Армен.
— Тогда я весь внимание...
— Давайте сначала выпьем, а потом я закончу...
Они сдвинули бокалы... Потом Ваган стал рассказывать, а Армен кивал в такт его словам, словно подтверждая, что все так и было.
— ...Мы сидели на квартире в центре Лондона, ожидая условного телефонного звонка, и в эти часы о многом переговорили, передумали. Что операция опасная, от нас не скрывали. В случае, если бы полиция нас сцапала живыми, мы бы валили все на разбой, личную месть — никакой политики, иначе следы потянутся в Ереван, тень падет на Армению. Хотя наш дядя Рафик Сво всегда предупреждал: держитесь подальше от политики, от нее все зло на земле, но это был тот случай, когда политика столкнулась с интересами народа нашей родины, и мы не могли отказаться. Так вот, однажды, в минуты тягостного ожидания, Абрек и говорит: 'Если мы завтра засыпемся, найдется ли человек, который помянет нас добрым словом, заплачет, узнав, что нас уже нет в живых, не забудет поставить свечку за наши грешные души'. И мы оба подумали о тебе, Каро, ведь ты наш сосед, наш земляк, наш друг. Потому что ты сразу принял нас такими, какие мы есть, гангстерами.
Карлен протестующе поднял руку, но Ваган не стал поправляться.
— Да, именно так, но ты не стыдился везде бывать с нами, ты даже поселился рядом, и за это мы любим тебя, Каро.
— Так что же произошло в Лондоне? — спросил Татлян.
— Событие вроде небольшое, смахивает на уголовку, как и было задумано, но чрезвычайно важное, я не преувеличиваю. Два чеченца, нафаршированные наличностью — да и крупные счета в лондонских банках на их имя были открыты, — приехали закупить знаменитые 'стингеры', против которых беспомощны и самолеты, и вертолеты, и танки; а кроме того — средства космической связи и другое новейшее вооружение, чем славится Англия. Это был не первый их визит в Лондон и не первая партия оружия, переправленная в Чечню через Азербайджан. Об этом прознали армяне, проживающие тут, и передали то ли нашим спецслужбам, то ли спецслужбам армянских партий за рубежом — ты ведь знаешь, как сильна партия 'Дашнакцутюн' повсюду, где проживает армянская диаспора, от Франции до Аргентины и от Ливана до Канады. Но суть не в том, кто поручил нам это ответственное дело, а в том, что чеченцы, быстро освоившие путь в Европу, закупали параллельно на свои деньги оружие для Азербайджана, куда его гораздо легче доставить хоть морем, хоть по воздуху — суверенное же государство.
— Значит, Дудаев рассчитывается с Азербайджаном за этот надежный транзитный коридор оружием? — уточнил Татлян.
— Именно так... Хотя на сегодня чеченцы, пользуясь открытым небом, ввозят и вывозят что хочешь и кого хочешь, но в Грозном, видимо, понимают, что ситуация в любую минуту может измениться и русские перекроют им небо в случае войны — все-таки ПВО и авиация в России до сих пор что надо. А того, что чеченцы готовятся к войне, не видит только слепой. Ты думаешь, почему в России все чаще полыхают военные склады? Это не диверсия, это продажные генералы имитируют случайные пожары, распродав чеченцам оружие. День и ночь туда машинами, поездами доставляются снаряды, оружие, амуниция. Но Бог с ними, с чеченцами, у нас свои проблемы. У наших спецслужб были неопровержимые доказательства, что часть вооружения куплена для Баку, а это значит — против Карабаха, против армян. Сделку пытались предотвратить по дипломатическим каналам, но когда дело касается больших денег, пропадает страх перед международными санкциями, забывают о наложенном эмбарго в горячих точках мира, не так ли?
— Да, мне это знакомо... — Карлен хотел дать Вагану передохнуть, потому что видел, как тот волновался, вновь переживая все, что свершилось в Лондоне.
— Так вот, эту сделку могла остановить только смерть покупателей. И тогда вышли на нас... А мы сделали свое дело. И сделали чисто... Надеюсь, нам зачтется это и в Армении, да и в России тоже. Поэтому давайте выпьем за то, чтобы никто и никогда не замышлял дурного против нашей родины, а если и отыщутся такие подлецы, ну что ж, всегда найдутся настоящие парни, которые встанут у них на пути. Встанут — и остановят.
Карлен с Абреком молча поднялись и, сказав одновременно по-армянски: 'Да будет так!' — осушили свои бокалы до дна.
У Карлена неожиданно набежали на глаза слезы, и в эту минуту он ощутил, как никогда до сих пор,
