бережет. Я его в доме почти не вижу. Разве что в постели, далеко за полночь. А утром, едва рассвело, его уже нет, уже под машиной. Хоть туда спать переходи, — хихикнула баба.
— Наверно, зарабатывает кучеряво?
— Не жалуюсь. Нынче из нужды вырвались. Но ведь себя жалеть надо, совсем измордовался.
— Ань! Видел, твой старший на велике ездит.
— Толик купил. И компьютер принес обоим. Теперь по улице не носятся дотемна. Чуть побегали и домой несутся угорело. Всякому свое нашлось. Свекруху от телевизора за уши не оторвать, сериалы смотрит, ума набирается. Детвора с компьютером, а я у печки кручусь. Толик и меня не позабыл. Купил стиральную машину, пылесос и микроволновку, даже новый холодильник приволок. Он под самый потолок ростом. В его морозильник целого подсвинка поместили. Мы столько харчей никогда не покупали, — созналась баба покраснев.
— Вот и славно, что все наладилось. Мороку и заботы с тебя мужик снял, — порадовался сапожник.
— Перебил Толян мою дорожку к тебе! Опередил дружбан. Только хотел подвалить, а он уже прикипелся, — посетовал Илья в шутку.
— Найдешь себе в городе и получше, без детей и лишней заморочки. Оно, коль честно, и не получилось бы у нас с тобой, — отмахнулась Аня.
— Почему? — удивился Илья.
— Разные мы. А вот Толик, он лучше. Совсем свой. Будто всю жизнь друг друга знали. Ты не такой, дети тебя не признали бы, а и я не привыкла б. Не состоялось бы у нас с тобой ничего, — ответила смеясь.
— Это почему? — поперхнулся Илья.
— Балованный ты мужик. До баб охочий шибко.
— Откуда знаешь? — выронил ложку.
— Оно по глазам и лицу видно сразу. Пройдоха ты! Тебе нельзя верить. Потому я с тобой не согласилась бы связаться. Несерьезный мужик, не для семьи. Так, на время поозоровать годишься. Бабы это враз видят. А мне к чему лишние приключения? Итак вся душа избита, нынче с Толиком заживать стала. Этот настоящий хозяин в доме. Все его признали и полюбили, даже привыкли к человеку, будто к родному.
— А дети как к нему? — спросил Илья.
— Младший отцом зовет. Ни на шаг от него не отходит. Поверишь, своего родного так не любил, не ждал и не скучал по нем. Есть без него не садится и слушается во всем. Со старшим трудней. Нужно время. Толик не торопится. Пусть мальчонка привыкнет. Главное, что не обижает их, ни в чем не отказывает, смотрит как за родными и балует детвору. Да что там говорить, грех жаловаться на человека. Он в нас свою душу вложил, а мы его в сердце взяли.
— Ну, вот и славно! — радовался Захарий.
— А когда от Толяна родишь? Общего! Уж этот семью мигом скрепит.
— Тут он сам решит. Я не против, дети в семье лишними не бывают. С Толяном сколько хочешь рожать можно. Но все от него зависит. Навязывать ему не смею. У нас еще имеется времечко в запасе. Пусть немного, но думаю, не опоздаем.
— Я бы тебя первым делом родить заставил.
— Э-э, нет, Илья! Детей отцам дарят бабы. Ты до такого не созрел и станешь ли отцом. Ни все мужики до этого вызревают. Для отцовства помимо мужичьего человечью душу иметь нужно, чтоб умела любить свою кровинку и заботиться больше, чем о самом себе. Что и говорить, мать выносит и родит, а растить отец обязан. Так раньше было. Детей на ноги отцы ставили. Это нынешние на то неспособны. Позабыли, за что дети мужиков отцами зовут и кормильцами. Да и нету теперь мужчин! Только мой, да Захарий, остальные сплошная шелупень, единые козлы да бараны, кобели и отморозки. Их за человеков держать грешно. Работать не хотят и не умеют, себя прокормить не могут. Куда им семью? — усмехнулась горько.
— Ну, это ты, Анька, загнула! По-твоему я не работаю, мне зря деньги платят? — посерьезнел Илья. И сказал жестко:
— Мы недавно охранника похоронили. Совсем молодого, всего тридцать лет ему было. Собою директора прикрыл. Не дал убить человека. Сберег его, а самого не стало. А дома жена с трехлетним сыном остались. Каково им было бы твое услышать. Ты варишься тут в своем соку, а вокруг кипит жизнь. В ней не все под радугой, случаются тучи. Хорошо, что они обошли твою семью. Но не всем везет…
— Думаешь, нам не доставалось в этой жизни? Еще как перепадало, давно ли отдышались от горя, да только недавно просохли слезы и землю, и небо над головами снова увидели. Или нам не приходилось хоронить и тоже при малых детях. Беда она никого не обходит. Нет судьбы без слез. Вон даже на луне синяки имеются. Уж кто их ей наставил, поди угадай. Но ведь они каждому видны. Так-то и бабы! Ни одна не прожила свое без горестей, каждая слезами умывалась ни раз. От того нашей доле никто не завидует. А кто виноват как не мужики? Сколько горя от вас терпим!
— Ну, это ты закинь! Мы тож не морковкой деланые! И баб ли не ведаем! Про себя базарь. За других не ручайся. Хватает всякого говна серед бабья! И я ни вчера в свет вывалился. Познал вам цену! На вашу долю такое дай, ни единая не одюжит! — вскипел Захарий и, осерчав, заговорил резко:
— Чего Ильюшку обосрала, навроде он самый поганый! За что заплевала мужика? Ежели баб имел, то не без их желания. Сами повод дали. Без того ничто не сладится. Силой никого не взял. Уважил похоть свою и ее! В чем виноват? Подумаешь, великое дело бабу поимел! Иль от того враз кобелем стал? А если б пренебрег ею, кем назвали б! Вот то- то и оно! Сами виноваты и молчите. С мужика какой спрос, если яблоко само в руки упало? И что? Сразу не отец? Не годен и не достоин того звания? Ну, это ты загнула круто! Мужик с рождения выше бабы! Его Бог создал. А бабу только из ребра Адама. Она никак не может стать выше мужика. И не каждая рожает детей от своих мужей. Вот в том их подлость и коварство, в том их грех. Или их тоже несчастными считать надо!
— Захарий, вы уже совсем о другом. Я никогда таких не защищаю. И честно говоря, не знакома с ними, не видела. Мне кажется, что ни одна не решится родить ребенка от любовника. Только сумасшедшая или круглая дура! Я говорю о нормальных бабах.
— Да где ты их увидела нынче! Вон ко мне приходят всякие. Каждая со своими заботами. Средь них и озабоченные случаются, какие на меня виды имеют. В наглую предлагаются, забывая, что все же они женщины! И не стоило бы им себя ронять. Что человеку в моем возрасте бабы уже не нужны телом. Конечно, от заботы я не отказался бы. Но кто, какая на это способна? Всякая кикимора ставит из себя Мерлин Монро. А раздень ее и ополосни под душем, вытащишь мартышку или бабу Ягу. Какая обозвав тебя Кащеем, потребует для себя принца или короля. И все вы такие! Без исключений! И ты по молодости не лучше была!
— Неправда!
— Ильюшка нормальный мужик, он себе еще какую девку отхватит. Всем на завидки! А вот такие же, как ты, в старых девах сидеть будут. Потому что доковырялись в ребятах по молодости. И ты, Илья, не слушай Анку. Не будь у ней Толяна она тебя подарком сочла б! Это нынче ходит, распушив хвост, осмелела, замужней сделалась, но не надо вчерашний день забывать. Его стоит помнить и не обижать несчастных еще не убежавших от тучи…
— Прости меня, Илья. Видно что-то не то ляпнула. Я вовсе не хотела тебя обидеть. Сказала о своем, наболевшем. Но у каждого оно свербит. И конечно, всяк считает свое самыми больным. Но у других оно не легче. Горе оно и есть горе. Его не отмеришь, чье больнее. От него всякую душу саднит до конца жизни. Не обижайся, Илья, прости глупую, — краснела женщина, поспешив уйти.
— Ты там привет от меня передай Толяну! — крикнул Илья вслед бабе. Та, звонко отозвалась:
— Спасибо! Скажу!
— Ну, так прозвени, чего ты хочешь, что сам придумал со своей Ладой? Тебе есть куда ее привести, если согласится пойти за тебя?
— Мне дали комнатуху. Одному в ней нормально. А вот вдвоем уже тесно, не развернуться. Сам понимаешь, нужна кровать пошире, понадобится шифоньер, стол и стул. Сегодня на раскладушке корчусь. Девку на нее не положишь. А тут потребуется что-то для посуды, какое-нибудь зеркало. Вот и думай, что
