Ведь беда не в твоем рождении, а в том, что изменяла она всегда!
— Ты ее ни с кем не застал и не видел. А я тебя много раз!
— Я мужчина!
— Какая разница?
— Мне не рожать.
— Но ты опозорил мать и семью!
— Ерунда! Все мужики ходят налево.
— Но без огласки. А вы скандалили часто.
— Я не виноват, что твоя мать — дура! — взорвался Захарий.
— А ты кто?
— Обычный мужик!
— Ты сволочь! — и получив пощечину, Ирина отлетела к стене, но удержалась на ногах:
— Негодяй! — оттолкнула Захария.
— Заглохни, дрянь! Не то получишь круче. Не дозволю обзывать меня в моем доме.
— Что? Правда поперек горла встала колом? Так я еще не все сказала! Теперь ты слушай, не все мне слезами захлебываться и быть виноватей всех. Хоть раз в жизни выслушаешь меня! Я всю жизнь молчала, считала, что нельзя обижать отца. Но ты сам высказался. Вычеркнул себя отовсюду. Отказался от всех, ну, а теперь выслушай, кто ты сам, — снова села к столу, понемногу брала себя в руки.
— Ты считал меня бездарем и тупицей, неспособной ни к чему. А кто хоть раз помог подготовить уроки? Другим даже репетиторов нанимали. Я о том и не мечтала! Никогда за все годы ты не пришел в школу, не поинтересовался, не защитил. Своих детей не бросают вот так. Ты перед всеми отрекся и не признал своею. Я для тебя была чужою с самого начала. И в этом виноват ты сам. А я любила тебя. Но хорошо запомнила, как однажды повисла на твоих брюках, не хотела отпускать, попросилась на руки. Ты разозлился и бросил меня в постель. Сколько тогда мне было, может года три, не больше. Я больно ударилась и заревела. Как ты заорал, испугал меня ужасно, с тех пор я не просилась и не подходила к тебе. Уже не любила, боялась и пряталась.
— Добра не помнишь! Только злое, все, что собрала за все годы, то и вылила на башку. Ну, ладно! Негожий я, паскудный человек, ничего хорошего от меня не знала, зачем же приехала, о чем говорить. Я для тебя никто, сама раскололась. Чего же нынче хочешь? Я растил тебя, как умел. Других колотят, бранят, ты того не знала. На что сетуешь? Видела с бабами? Но не ушел из семьи, не бросил вас, как делали другие.
— Бездушный, ты все свои сомненья свалил на мою голову и отнял детство. Я все годы молчала, прощала, а ты нашел зацепу!
— Я не могу простить вас!
— А как я смогла! Ребенком понимала и прощала тебе, даже когда ты на ночь привел в дом чужую тетку. Я все видела. Но мать не узнала. Она и теперь не в курсе, хотя ты давно живешь отдельно. И самое смешное, что не мы, а ты не прощаешь нас. Именно меня не считал своею, хотя больше других защищала и берегла, никогда не выдала и не подвела, ругалась из-за тебя со всеми. Но ты этого не знал. Ты забыл нас совсем. А мы помним, каждый по-своему.
— Представляю, как моете мои кости, — невесело усмехнулся Захар.
— Ошибаешься, давно не ругаем. Наоборот, тебя очень не хватает каждому.
— Хоть не бреши! Или оторваться не на ком, некого обгавкать и покусать. Друг дружку, небось, изгрызли, нужно свежее горло!
— У нас есть на этот случай громоотвод! — рассмеялась Ирина.
— Женька что ли?
— Ага, его задень! Он дома не петухом, павлином держится, попробуй, тронь его, такой хай поднимет, углов не хватает Хвост до потолка задирает. На него не наедешь. А вот Наташке круто достается. За все и всех. Теперь по струнке ходит. Хотя иногда клыки показывает по старой привычке и тут же получает от отца. Разучился без мордобоя с нею базарить. Особо разозлился за Леню. Зацепила отморозка, он ей пузо набил и вытурил. Тебе Женька говорил?
— Да, рассказал! — кивнул спешно.
— Вчера его отец звонил снова, просил отпустить к ним Натку. Ну, Женька с ним базлал. Я из приличных слов ничего не услышала. Только под конец разговора пообещал, что он своими клешнями задавит, если она надумает вернуться к ним. И добавил, что не позволит плодить придурков, их и так много.
— То он верно вякнул! — согласился Захар.
— А еще не велел «пасти» девку возле института, мол, она не телка, дорогу домой сама знает, нечего провожать и позорить. Иначе сам встретит козла и рога в задницу воткнет.
— И верно! Нечего девку порочить.
— Так ведь тоскует, плачет по нем, смотрит на его окна часами, когда отца дома нет.
— Ождите, пройдет эта напасть. Самое большее полгода помается, потом остынет, другого приметит.
— А будет ли он лучше, вот ведь беда! Отец ей вообще запретил про ребят думать, пока институт не закончит.
— Кому будет нужна старухой?
— В двадцать два уже старуха? Да ты что?
— Вспомни, во сколько сама замуж вышла. Едва семнадцать исполнилось. А вскоре рожать пошла!
— Тоже не от большого ума! — понурила голову.
— Иль обижает Женька? — насторожился Захарий.
— Грубить стал. Иногда вольности позволяет.
— Какие?
— Обзывает при матери и Наташке. Самоутверждается, козел. Личностью себя почувствовал. Ну, я его пару раз осадила и предупредила, если еще услышу, выгоню взашей из дома. Он огрызнулся, но уже осторожно. Пока держу в узде, а дальше, кто знает, как получится. Слышала от наших девчат, что видели Женьку с бабами. Но тут не укараулишь, кто захочет того, и днем переночует.
— Вот это верно! Не унижайся, даже виду не подавай, что ревнуешь. Это сильнее всего бьет мужиков по самолюбию. Будет думать, что его не любят, им не дорожат. И не забывай при этом следить за собой, и на работе, и дома! Не опускайся, держи марку! И еще, никогда не спрашивай, когда он вернется домой. Помни, если ему надо, сбрешет. А коли дела задержали, сам объяснит. Знай, чем больше оправдывается, тем сильнее врет. Мужики не столько упреков и ругачек боятся, сколько бабьей мести.
— Какой?
— Да самой грязной и подлой. Если баба застукает мужика с другою, обязательно его накажет при первом удобном случае и наставит ему рога. Это непременно. Притом особо скрывать не станет. Чтоб ему вдесятеро больнее сделать. Главное, докажет, что и она пользуется спросом. Вот это для бабья наипервейший кайф. Нет таких баб, какие узнав об измене мужика, не мечтали наставить ему рога. И в основном всегда берут реванш. Уж такая она эта природа бабская! И поверь, потом ходят счастливые, расквитались, уравнялись! Счастья полные портки, а главное, бабы опосля того радостно дышат. Получили верх над мужиком.
— А ты откуда знаешь?
— Сколько прожито! Всякое видел и слышал. И это не минуло, — помрачнел Захар.
— Ты все о матери? И снова меня вспомнил?
— А знаешь, хорошо, что ты приехала. Многое я не знал, и не догадывался. На что-то глаза открыла. Куда деваться, вправду просмотрел. А и не думал, что знаешь о том. Считал тебя малышкой, несмышленышем, оказалось, сам был таким — слепым котенком. Видно, до погоста им останусь.
— Почему вот так заговорил?
— Ну, как тебе брехнуть правдивее? Вот ты вовремя подметила про родителя и отца. А ведь как ты права! Дитенок-то, он всегда и перед всеми прав и чист. И только мы не понимаем того счастья, кому Бог даст в руки чистое созданье в дети! А когда поймем, что ребенок это награда, он уже вырастет и сам станет
