Здесь всегда росли белые, подосиновики и подберезовики, моховики и маслята. Захарию показывали лучшие грибные места. А, вернувшись домой, учили солить грибы, правильно сушить их. И человек каждую осень пополнял запасы.
Вот там, в компании заядлых грибников перезнакомился с жителями окраины города. Захария они признали быстро. Оно и понятно. В этой пестрой компании были люди разного возраста и профессий. Врачи и ювелиры, работники банков и сантехники, отставные военные и юристы, продавцы и преподаватели, водители и строители, всех и не упомнишь. Захарий постепенно привык к ним, а вскоре стал своим. Тут не было зазнаек. Люди держались друг с другом запросто, по-свойски, но никогда не переходили дозволенную грань. Здесь никто никого не обижал и не унижал, тут все помогали друг другу и не высмеивали. Здесь любили смех и шутки, обожали послушать всякие истории, быль и небыль. Здесь с радостью пили холодную родниковую воду, делились заботами и проблемами, умели утешить, посоветовать что-то дельное.
Может потому прикипел к этой пестрой компании и сапожник, что почувствовал себя здесь своим, не чужим и не лишним. Сколько уговаривал Анатолия и Илью в грибники, те наотрез отказались от этого занятия. И Захарий ходил в лес без них, а на следующий день приносил соседям жареные или свежие грибы. Ведь должен человек отдохнуть хотя бы один день в неделю.
Захарий уже привык к грибникам. Ему лишь поначалу было трудно ходить так далеко. А потом втянулся, привык ко всем и ко всему.
— Дед, скажи честно, что тебя тянет к этим обалдуям? Переться в такую даль по лесу, да дешевле купить на базаре этих грибов сколько хочешь, а не бить ноги до изнеможенья. Пощади себя! — уговаривал Илья Захария, но тот смеялся в ответ:
— Я вовсе не вымотался. Наоборот, отдохнул. Да и можно ли сравнить мои грибы с куплеными. Эти сам собрал. Все до единого. У них даже вкус особый, они лесом пахнут, а не опушкой. Разве можно сравнивать.
— Дед! Не темни! Просто так мужика в лес не загонишь. Видать, у тебя там магнит появился. Колись! Завис на какую-то бабу? Когда с ней познакомишь? — приставал Илья.
— Нет там баб! Одни грибники! — обрубал Захар. Но Илья не верил:
— Дед! Ты что, ни одну бабу не зажал? Там же лес, все условия для интима! Приловил какой-нибудь «пончик», уволок в заросли и общайся по душам, сколько влезет. Ведь на свежем воздухе, далеко от города, все холостыми становятся, — сверкал озорными глазами.
— Илюха! А ну, вспомни, сколько мне годов? Об чем завелся озорник? — сдвигал брови Захарий.
— Какие годы? О чем ты базаришь? На вольном воздухе, да в лесу, рядом с бабьем, сердце любого мужика соловьем поет.
— Мой соловей давно молчит. Охрип. И ужо никакая весна не взбудит! — отмахивался сапожник. Он, конечно, лукавил.
Захарий сам себе не поверил бы, если б в таком цветнике его сердце не оттаяло. Конечно, не сразу, и все ж сработало свое. Увидел женщину, какая ему приглянулась. Волосы светлые, кудрявой шапкой на голове расплескались. Глаза синее неба. Сама улыбкой светится. А голос, как лесной родник, век бы слушал эту трель.
— Сколько ж ей лет? Небось сорок, никак не больше! Ровесница Ирки! Я против ней лешак облезлый! — уходил в сторону, но ноги тут же несли обратно.
Захарий пытался сдержать себя. Но как-то снова оказывался рядом с нею.
— Катя! Красивое имя! Самое лучшее изо всех! — думал человек, шагая сбоку женщины, он все уговаривал себя отойти, приотстать от нее.
— Вовсе сдурел козел! На все места облысел и облез, а за молодухой скачу угорело! Чего голову потерял навовсе обомшелый пень! — ругал себя человек.
Когда пришли на место и люди разбрелись кто куда, Захарий отвлекся на грибы. Их тут было много. Поневоле глаза разбежались. Грибы, как на подбор, все благородные, чистые, без червей, ни одного гнилого. Недаром все затихли, не переговариваются, молча грибы срезают, не поднимая головы. Сколько ни смотри, никого не видно. Захар даже не оглядывается. Собирает грибы в корзины и думает о своем:
— Ведь вот когда с Валькой жил, никогда в лесе не был. В грибы не ходил, ягоду не сбирали, а с чего вот так. Ить все тутошние в лес ходили. Дружились семьями. И только мы жили как в кошелке, ни с кем не общались. А почему так? — удивлялся человек.
Он срезал подосиновик, положил в корзину и почувствовал, что кого-то невольно задел. Оглянулся. Опять она, Катя. Совсем близко, рядом, положила в ведро подберезовик, разогнулась, увидела Захария, улыбнулась:
— Извините, кажется, задела! Хорошее место. Тут после дождей всегда много грибов. Я каждый год сюда прихожу.
— Давайте передохнем. Я уже приморился. Верно, сноровки маловато! — охватил бабу жадным взглядом. Та приметила:
— Нет, я отдохну со всеми. Заодно пообедаем, чайку попьем. А и грибов подсоберу побольше, тут их тьма! Я в следующий выходной снова приду сюда. Хочу на зиму засолить, к Новому году! Вот где удовольствие! Открыла банку, будто вот тут заново оказалась, в самой глуши!
— А в городе где работаете? — спросил робко.
— Я терапевт! В поликлинике приемы веду.
— Вона как! Ну, а я сапожник, — признался тихо и опустил голову.
— В мастерской работаете?
— Нет! Меня сократили. Теперь на дому. Обслуживаю заказы горожан. Ремонтом занимаюсь, — старательно подбирал слова.
— И мне к вам можно?
— Понятное дело. Уж постараюсь изо всех сил, — пообещал Захар и объяснил, где живет.
Катя понятливо кивала, тот район она знала хорошо, когда-то работала участковым врачом и обошла почти каждый дом, знала в лицо и по имени очень многих. И назвала знакомые имена.
Переговариваясь, они собирали грибы и шли неподалеку друг от друга.
— Акулину? Конечно, знаю. Гнусная баба! Мы с нею повздорили. Ей никто не угодит. Я не люблю таких людей! Кляузная! Слишком многого хочет. Но врач не волшебник! Я ей укол сделала, предупредила, чтобы грелку поставила. Она, скорее всего, забыла и получила гематому. Так она на меня столько жалоб настрочила, что ни счесть. Даже Путину кляузу отправила. Ну, разве нормальная женщина? Я, конечно, отказалась ее обслуживать. Потом еще Варя такая имеется. Бывшая актриса. Теперь ей только Бабу-Ягу играть, сразу без грима. Вот чудо в перьях, размечталась в восемьдесят лет порхать по дому и по городу как в молодости. Ну, я и ответила, что ей у психиатра провериться надо. Я в сорок пять о таком не думаю, чтоб по городу бегом бегать. Ну, вот так и посоветовала, мол, тебе бабка прямая дорога на погост, а ты все еще в молодых снах летаешь. Мне до твоего возраста не дожить! Так знаете, что сказала старая мочалка:
— А тебе уже сегодня жить не стоит. И во врачах делать нечего!
— Из дома выгнала сумасбродка. А что обидного сказала психопатке, чистую правду! Она обиделась! А за что? Ну, какие лекарства помогут человеку в ее возрасте? Только гроб с крышкой. К ней какой врач пойдет? Только психиатр! Этот как раз по адресу. Или еще Алена! Смех, да и только! Она выпьет самогонки и идет в огороде работать. Я без самогона на солнце не могу находиться долго, а эта начертоломится и вызывает меня каждый день. Повадилась глумиться, стакана чая не предложит. А я ей что, железная! Короче, достали все! Кляузники, сволочи и жлобы!
— Так вас уволили? — уточнил Захар.
— Сократили! Хотели вовсе избавиться. Но меня голыми руками не взять. Я все суды обошла, но восстановилась. Терапевтом взяли.
— Вона как! — померк солнечный день в глазах человека.
— А ведь я знаю всех и каждую, кого обидела, и про тебя наслышан. Зачем Алену обгадила, она не то самогон, пива в рот не берет. С тебя врач, как с меня скакун нынче! — отвернулся от бабы и ушел подальше…
Захарий сам себя уговорил не обращать внимания на эту женщину. Ведь она испозорила и оговорила тех, кого сапожник не просто хорошо знал, а и уважал. Ведь вот давно ли заходил к Варе? Та попросила
