желанья не было. Вот так до обеда проваляли дурака. Кто-то уже картошку пек прямо в поле, другие спали в кустах, иные курили, сбившись в кучи. Все ждали, когда за нами машина придет, чтоб уехать в город. Но вместо нее увидели кобылку. Эдакая резвая, рыжая шельма, бежит так шустро и тянет за собой тележку на резиновом ходу. Это нам обед привезла сама Любаша. Накормила знатно. От души, по-крестьянски. А потом пошла проверить, как картошку убрали. Копнула в одном месте, в другом, по борозде с копалкой пошла. Видим, на каждом шагу картошку собирает в мешок и хмурится. Когда вернулась, лицо будто тучей заволокло. Так и сказала:
— Ждали помощников, а прислали бездельников. Нам такие лодыри не нужны. Возвращайтесь в город. Я позвоню вашему начальству. Пусть знают, что не будет с вас толку нигде!
— Мы ее давай уговаривать, чтоб не звонила и не позорила. Пообещали все к вечеру убрать до единой картошины. И слово сдержали. А вечером на поляне возле реки танцы устроили. Мы с Любой, как два бригадира, всюду вместе держались, неразлучно. С того дня на всю жизнь ее полюбил, свою голубушку. И поныне одну люблю.
— Скажи, а вам интересно было общаться? О чем вы говорили с бабулей?
— Ты напрасно считаешь Любушку отсталой и забитой. Она умница, многое знала и разбиралась в таком, о чем я понятия не имел. Вот так в самом начале конфуз получился. Привезла она нам на обед сметану. Настоящую, деревенскую, мы дорвались. Понятное дело, студенты, в городе хлеб с чаем видели. Какая там сметана, она была недоступно дорогой, а тут ешь, сколько хочешь. Мы и постарались, кружками ели. А через час в лопухи всех понесло. Желудки подвели, понос одолел, да такой, хоть волком вой. Ни то картошку убирать, из лопухов не выйти, света не увидели, ни разогнуться, ни встать. А я на вечер свиданье назначил Любаше. Тут уж о какой встрече помечтать, в глазах темно. Все ребята и девчонки в лопухах застряли. Только двоих лихо минуло. Они в деревню побежали врача искать. Но откуда ему взяться в той глуши? Встретили Любу, сказали о беде. Та заварила семена конского щавеля и примчалась на своей тачанке. Напоила всех, и меня в лопухах отыскала. Как совестно было, не высказать! Выпил я тот настой, лег прямо на поле. Ни встать, ни сесть не могу. А Любаня не отходит ни на шаг. Тут же глаза на лоб лезут. Но терплю, а через полчаса желудок успокоился и, словно ничего не было. Только слабость осталась. Но встал на ноги. Глядь, другие уже у костра картошку пекут. Так Любаша посоветовала. Через час и вовсе полегчало. Вылечила она всех. Но сметану с тех пор никто не ел. Как огня боялись. Не хотели позориться и болеть. Но не только это, много раз она выручала нас. И заботилась о каждом. Полюбили ее многие из наших парней. Оно и неудивительно. Уж очень хорошая девчушка, такую нельзя было не заметить.
— А наш отец, почему женился на матери? Она не только другим, себе не поможет ни в чем.
— Кто их знает, как там сложилось. У всякой любви своя тропинка к сердцу лежит.
— А если она не дошла к другому, осталась без ответа? Вот как у отца?
— Мы не знаем, что там случилось? И лучше не лезть в эти кущи. Может, не любила, но может, потеряли оба по дороге жизни. Ослабли руки от усталости и выронили самое дорогое, даже не увидели, не оглянулись. Когда поняли, что любви нет, найти, вернуть ее уже не смогли. А и желания не было. Теперь о чем говорить? Человек без любви не живет, только мается. И обычно, как в наказание, такие живут долго. Это, равно проклятию. Другое дело любимые! Им ничто не страшно. Знают, они и на земле, и на небе нужны. Сколько бы ни жил, в чьем-то сердце навсегда останутся. Небесной звездой или горючей слезой, в памяти не умрут.
Когда поздним вечером вернулся с работы Николай, отец уже собрался в деревню. Оба сразу заметили, что настроение у человека вконец испорчено. Виною всему оказалась Анжелка и стычка с Валентиной.
— Коля, тебе срочно нужна другая женщина! Если примирение не получается, ищи другой выход. Природа не терпит пустоты, — советовал Петр Алексеевич.
— Пап, мне ни до женщин! — отмахивался человек.
— Это самое важное — душевное равновесие. Когда поймешь, что любим и нужен, все в жизни наладится. Ты перестанешь обращать внимание на мелочи. Оглядись, найди подругу. Не тормози самого себя!
— Да где сыщу? Я целыми днями на работе! А подруги на дороге не стоят. Если имеются по пути женщины, они не для меня. Сам знаешь, я никуда не хожу, нигде не бываю, так что познакомиться с кем-то, даже шанса нет!
— В прошлый выходной приходили твои друзья, звали погулять по городу, в ресторан, ты от всего отказался. А почему?
— Пап, какие женщины приходят в ресторан, или гуляют по городу в сумерках? Ты сам пробовал с ними знакомиться?
— Зачем? У меня есть Любаша! А у тебя никого. Ни все ж в городе дешевки! Не зацикливайся. Не вбивай в голову комплексы. Ищи подругу.
— Пока ни до того! — раздражался Николай и предложил:
— Завтра у меня выходной, смогу отвезти тебя к мамке. Да и сам ее навещу, пора…
— Давай! Я буду счастлив! — отозвался тут же.
Они уехали в деревню ранним утром. Петр Алексеевич разбудил сына, едва стало светать. Когда выехали за город, отец разговорился:
— Не обижайся, коли что не так. И если со мною беда случится, мать не оставь одну Береги ее за меня и за себя. Она у нас особая. А вот внимания и заботы не видела. Все в ожиданиях и переживаниях жила. Нельзя вот так человека испытывать. За любовь любовью платить нужно. А мы ее наказывали, — вздохнул трудно.
— Все годы она ждала меня непутевого. Теперь насовсем еду. Когда весь износился и на работе это поняли, отпустили, а значит, недолго жить осталось. Без споров и уговоров на работе обошлось. Выходит, насовсем уезжаю, в свою зиму. Ты хоть иногда меня навещай.
— Чего заранее себя хоронишь? Еще наверстай свое. Порадуйся жизни. Ты неплохо выглядишь, не спеши. И всегда помни, ты очень нужен нам. Мы любим тебя…
— Спасибо, сынок! — отвернулся человек, достал платок, вытер взмокшие глаза и до самой деревни не обронил ни слова.
Коля с восхищением смотрел на встречу родителей. Его приходам, возвращениям, никогда вот так не радовались даже в самом начале семейной жизни.
Мать, словно помолодела. Она, не скрывая, радовалась возвращенью мужа. Называла так ласково, что Петр Алексеевич сразу забыл о возрасте и болезнях, выпрямился, улыбался озорно, даже пытался поднять
мать на руки. А когда Николай засобирался в город, оба вышли проводить его к дороге и долго махали ему вслед.
Человек так и запомнил их, обнявшихся, прижавшихся друг к другу, со счастливыми улыбками на лицах. Они сохранили свою любовь до конца.
Когда вернулся домой, увидел зареванную Анжелку. Та лежала на диване и никак не могла успокоиться. Подушка под щекой была мокрой.
— Что случилось? Кто обидел? — подошел к дочери Николай.
— Вика с мамкой! — выдавила сквозь рыдания.
— За что?
— Назвали лентяйкой, грязнулей, за то, что убрать не успела, а я уроки делала, чтоб двойки исправить, ведь обещала тебе. Так они вдвоем налетели. Обозвали последними словами, а за что? — взвыла громко.
— Так ты решила совсем ничего не делать и у меня? Слезами пол не вымоешь, а и уроки не сделаешь. Давай умойся и за дело берись. Обижаться все умеют. Ты докажи на что способна. Вот тогда будешь права!
Девчонка послушалась. Пока Николай сходил в магазин, Анжелка убралась в квартире и разогревала ужин.
— Пап, а почему дед уехал от нас в деревню? — спросила вернувшегося отца.
— Он ни от нас, к бабуле уехал. Теперь они вместе.
— А почему бабка не переехала к нам, в город? Ведь в деревне совсем плохо!
